кто увидел его одевание, то ахнул бы или принял его за сумасшедшего…
Прежде всего Львов приказал оседлать лошадь, а сам отправился проститься с комендантом… Затем он пошёл в камеры заключённых.
— Дай-кась ключ, — сказал он Игнату, — надо мне повидать буяна Козлова.
Игнат передал ему связку ключей.
Львов быстро двинулся по всему длинному коридору, но прошёл камеру Козлова и скоро был у двери камеры, где был отец. Он достал из кармана другой, свой ключ, и сердце его невольно трепетно забилось…
Что, если ключ не подойдёт?.. Что, если слесарь ошибся?..
Но замок заскрипел, и дверь растворилась. Он быстро вошёл, снова запер за собой дверь и, обернувшись, увидел, что заключённый отец спит на своей кровати. Он бросился к нему, схватил его за руки и почти вскрикнул:
— Скорей!.. Скорей!.. Батюшка!
Павел Константинович проснулся, открыл глаза, ахнул и, как молодой, быстро сел на кровати, а затем тотчас же поднялся на ноги. Он обнял сына, как бывало всегда, и стал горячо целовать его.
— Не время!.. Не время!.. Скорей!.. — повторял тот.
И с этими словами он начал быстро раздеваться и бросать на пол кафтан, камзол и всё остальное своё платье. Под ними оказалось другое, поношенное и испачканное платье — русская рубаха, зипун и шаровары. Он быстро снял всё это и, пока начал снова одеваться, продолжал повторять:
— Скорей!.. Скорей!..
Павел Константинович, сбросив арестантское платье, начал надевать снятое сыном. Крестьянская одежда отлично шла к нему, так как за время заключения у него отросла длинная борода.
Но вдруг старик остановился и произнёс робко:
— Боюсь я…
— Полно! Полно, батюшка. Чего бояться?..
— Боюсь за тебя… Что за важность, если меня поймают опять и засадят? А ты… С тобой что будет?..
— Ничего не будет! — отчаянно вскрикнул Львов. — Никто не видел, как я пришёл, никто не знает, что я здесь. И ключ этот — мой ключ, а не сторожа. Поймают тебя — засадят, то на меня всё-таки никто мысли иметь не может! Пойми хорошенько!
— Ну, тогда ладно, тогда не боюсь! — бодро произнёс старик и быстро оделся.
Львов, уже одетый, давно снова растворил дверь.
— Ну, слушай же, батюшка. Стой тут и тихонько читай «Верую». Читай совсем не спеша. Прочитай её шесть раз и тогда иди! Понял ли ты меня? Шесть раз.
— Да. Не мудрёное что…
— Хорошо ли понял: шесть раз не спеша! Я то же буду делать, и как раз сойдёмся во дворе. Меня увидишь, я буду болтать с рабочими у стенки. Только тяни лучше молитву… Лучше позже, чем раньше. Я прочту про себя шесть раз, могу и седьмой раз начать — это не беда. Но я буду знать, что когда я в четвёртый или пятый раз буду читать молитву, то старика Игната уже не будет. А как — уж это моё дело. За это время я успею всё сладить… А ключ в двери оставь снутри. Помни, оставь. Дверь-то не забудь за собой затворить. Избави Бог, коли тотчас хватится Игнат. Ну вот, благослови, Господи! Авось всё-то к благополучному концу теперь идёт!
Выйдя от отца, Львов быстро прошёл, по всему зданию и спустился во двор. Сторожа, к его удивлению, нигде не было. Он снова вернулся наверх и, проходя мимо одной из камер, увидел Игната, выходящего оттуда. Он передал ему ключи и сказал:
— Ну-ко угости меня на дорогу. Я уезжаю!
— Как это — угостить? — не понял старик.
— Дай мне кваску. Аль забыл?
— Об эту пору? — удивился Игнат. — Не обедавши?
— Что же! Что делать, коли жажда!
— Ну, ладно. Обожди и карауль.
— Нет, старина, мне не время. Я тоже спешусь. На дворе напьюсь — и на коня! — заявил Львов.
— Как же быть-то, барин?
— Что за важность! Камеры все заперты.
— Нет, Генрих Иваныч, не годно. Никогда я так-то не ухожу. Мало что может: придёт кто и отопрёт. На грех мастера нет. Обожди, пока я в подвале.
— Не могу, родимый, спешу… Стой! И мы оба — дураки. Бери все связки с собой. Что за важность! Не сто пудов.
— Это вот, пожалуй… — согласился Игнат. Старик забрал все связки ключей с гвоздей. Оба двинулись и спустились по лестнице.
Игнат прошёл весь большой двор, где в глубине жил крепостной ключник и были кладовые, подвалы и погреба.
Львов оглянулся среди двора. Невдалеке рабочие клали стенку… Правее ходил по двору конюх и водил его лошадь, уже осёдланную.
Волнуясь в высшей степени, он старался сообразить: сколько за это время успел бы он прочесть «Верую»? По его убеждению как раз, если не спешить и произносить каждое слово с маленькой паузой — то раза три, а пожалуй, четыре.
И он направился к тому месту, где каменщики работали у стены. Он весело заговорил с ними с шутками и прибаутками.
Но, разговаривая, он постоянно оглядывался на крыльцо, с которого вышел. По времени выходило, что он успел бы уже раз семь прочесть молитву, а между тем никто на крыльце не показывался. Он начал тревожиться. Наконец, вдруг оглянувшись назад, он чуть не вздрогнул… Сердце стукнуло в нём… На подъезде показался мужик с седой бородой и тихо, не спеша направился через двор в крепостные ворота.
Молодой человек хотел продолжать болтать с рабочими, но не мог… Язык его не слушался… Волнение, его охватившее, было настолько сильно, что он, казалось, готов был сесть на землю, чувствуя, что ноги его дрожат.
Через минуту появился в конце двора Игнат с ковшиком.
— Ну, спасибо, старина, — сказал Львов, выпив весь квас. — Ключи-то не растерял в подвале?
— Как можно! — отозвался старик. — А всё-таки с ними было неповадливо там! — усмехнулся он.
— Ну, прощай, старина! Через неделю буду опять, — сказал Львов и прибавил, обращаясь к рабочим: — Бог помощь вам, ребята! Работай!
И, сев на свою лошадь, которую держал конюх, он двинулся за ворота. Часовые отдали ему честь. Он выехал на пустырь. Невдалеке, на дороге, среди голого поля, стояла фигура молодого парня и при виде его стала разводить руками по воздуху. Это был условленный знак, что тулуп и сапоги уже переданы по назначению и, стало быть, отец в полном платье и в обуви уже зашагал по дороге.
Львов припустил коня
