Поить
И на себе носить?
Затем ли сделан я, чтоб ей слугою быть?
Нижé она мой повелитель,
Нижé и я ее служитель:
Всегда ль мне ей оброк платить?
Вить
И без тебя, мой друг, могу же я прожить.
Ин сем-ка ей давать свои не стану соки,
Не ссохнут ли ее авось-либо широки
Боки,
На коих лишь сидят вороны да сороки».
Так страшно, в ревности своей, мой Корень рек
И с словом все пути к Верхушке он пресек,
Чрез кои он ей слал питательную воду.
Приблекло деревцо, свернулись ветви вдруг,
И наконец Верхушка — бух;
И Корень мой с тех пор стал превращен в колоду.
Что ж?
Вить то не ложь,
И басенка моя не простенька игрушка:
Итак, какой же бы из ней нам выбрать плод?
Правительство — Верхушка,
А Корень — то народ.
ПОЛОВИЦА
Когда-то Половица
Изволила поднять носок
И вздвинуть свой бочок
Так, что другая уж сестрица
Высокородия ея
Была подножием сестрицы ног сея.
«Поди,— она ей говорила,—
И с нами не якшись;
Поди и побеги во всю досочью рысь,
Поколе будет сила».
Увидев господин, что досочка поднялась,
Велел ее стесать: она с другой сровнялась.
Я, горделивец, баснь пишу тебе сию:
Подобно унизят кичливость и твою.
ПЕРО
К его превосходительству Александру Петровичу Ермолову
Не на брегах прозрачной Аретузы,
Но там, где Вологда медлительно течет,
В смиренну сень мою спустились кротки музы,
И прелесть некая с тех пор меня влечет
Их несть приятны узы.
Уже и Олешев внимал стихам моим
Средь сельских долов;
Теперь хочу я именем твоим
Украсить басенку, чувствительный Ермолов.
Когда-то (может быть, теперь)
Перо со Автором быть стало не согласно,
Сказало так ему: «Мой друг, себе не верь
И не хвали свое сложение прекрасно.
Напрасно
Ты стал бы без меня головушку ломать;
Тебе бы никогда стихов не написать.
Когда бы за меня не думал ты приняться,
Не стал бы ты со мной за рифмою гоняться.
А ты меня отнюдь не бережешь,
Раз со сто всякий час в чернила обмакнешь,—
Чей тут
Поболе труд?
Спокойно ты сидишь, я только что черкаю —
И после то ж мараю.
Так потому стихи сии,
Без прекословия, мои».
Писатель, тронутый, сказал во оправданье:
«Неправедно сие, мой свет, твое желанье:
Орудьем было ты стихи сии писать,
Но я их сочинитель».
Сильнее можно бы сказать:
Невидимый в нас ум — деяньям повелитель;
Льзя быть деятельным, хотя не хлопотать;
Победой славится не воин — предводитель.
БАСНЬ
Подражание Де Ла Фонтеню
Гора в родах
Стон страшный испускала
И причиняла смертным страх.
Вселенна представляла,
Что город та родит, поболе, как Париж.—
Она родила мышь.
Когда себе сию я баснь воображаю,
Рассказ которой лжив,
Но смысл правдив,
Я стихотворца представляю,
Что в восхищенье восклицает:
«Пою, как поборал врагов Великий Петр!»
То много обещать, что ж из того бывает?
Ветр.
ЗЕРКАЛО
Венецианского искусства труд чудесный,
Стояло Зеркало в палате золотой,
И прямо против точки той,
Где солнце из-за волн спешит на свод небесный.
Уж первый луч его взливался на буграх
И нежным горизонт румянцем багрянился,
Пастух, что мучим быв любовью, пробудился,
Бродил глухой стезей с овечками в полях.
Уже настал тот час, что солнце выходило
Из туч
И, луч
В пространство устремив воздушное, открыло
Во тьме лежавший свет.
За ним вослед
Такой же солнца круг и в Зеркале явился,
И золотом кристалл горящим воспалился.
Сиянье Зеркало в кичливость привело,
И вот какую речь оно произнесло:
«Вселенной взоры днесь я с солнцем разделяю
И всё то презираю,
На что я ни гляжу:
Сиянья равного ни в чем не нахожу».
Но туча мрачная закрыла солнце с краю;
Весь блеск пропал;
Кристалл
Сумрачен стал.
Лучами милости вельможа осиянный
Мечтает, что пред ним преклонится весь мир;
Но только станет ветр дыхать непостоянный —
Льстецы бегут, один останется кумир.
ИЗГНАНИЕ АПОЛЛОНА
На Феба некогда прогневался Зевес
И отлучил его с небес
На землю в заточенье.
Что делать? Сильному противиться нельзя;
Так Аполлон тотчас исполнил изреченье:
В простого пастуха себя преобразя,
В мгновение с небес свое направил странство
Туда, где пенится Пенеев быстрый ток.
Смиренно платье, посошок
И несколько цветов — вот всё его убранство.
Адмету, доброму Фессалии царю,
Сей кроткий юноша услуги представляет.
И скоро царскими стадами управляет.
Находит в пастырях худые нравы, прю,
Сердец ожесточенье,
О стаде нераченье,—
Какое общество поборнику искусств!
Несчастлив Аполлон. Но сладостной свирелью
Старается еще открыть пути веселью,
Поет — и се уже владыка грубых чувств:
Влагает в пастырей незнаемую душу,
Учтивость, дружество, приятный разговор,
Желанье нравиться; к нему дриады с
