все спутают да крик поднимут, что маленькая сида своей магией рукоделие портит, то пеленки в саже измажут. Однажды, когда дамы на пороге детской развели костер с целью выкурить подменыша, и Грир с девочкой едва не задохнулись, терпенье кормилицы лопнуло и она пошла к королю.
— Ваше величество! Сил никаких нет терпеть! В то время, как полено на шелке лежит, королевская дочь чуть в огне не погибла!
Не выдержал Николас, влетел на самый верх Восточной башни, выхватил из рук супруги полено и кинул в камин.
— Вот она, вот твоя дочь, взгляни! – кричал он, указывая на Эйнслин. — А это жалкая деревяшка! Она не дышит, не плачет, не живет!
— Ааааа! — Давина, не слушая, кинулась в огонь. Выхватила занявшееся полено и, захлебываясь слезами, прижала к себе. Широкие шелковые рукава вспыхнули, как сухая трава. Николас, пораженный увиденным, замешкался лишь на мгновенье, подскочил к супруге, желая отобрать у нее пылающую деревяшку.
— Нет! Доченька, моя дочка! – вопила королева, невзирая на огонь.
Николас метнулся к кровати, сорвал тяжелое покрывало, укутал жену, лишая огонь жизненных сил. Вжал в себя, вдыхая запах горелой ткани и кожи. Захлестнули воспоминания. Николас стиснул зубы, прогоняя их прочь. Поднял глаза на придворных дам и в бешенстве прорычал:
— Что встали, индюшки? Быстро лекаря и таз с холодной водой!
Дамы разбежались, а Николас, чувствуя, как дрожит в его руках супруга, прижимал ее к себе, шепча в волосы слова утешения и извинения. Давина молчала, и лишь сухие всхлипы вырывались у нее из груди.
Вскоре прибежал лекарь. Николасу казалось, что тот двигается очень медленно. Словно весь мир погрузился под толщу воды, и каждый шаг, каждый жест встречает сопротивление.
Они переложили королеву на кровать. Король отрешенно смотрел на тонкие, обожжённые в черноту руки супруги, тисками сжимавшие обгоревшее полено, на зеленые рукава платья в уродливых подпалинах. Вены на его шее вздулись от обуревавшего его горя и гнева. Он медленно повернулся к лекарю.
— Сделай все, что в твоих силах. Я к Ноденсу за помощью. Пусть назовет любую цену.
— Говорят, — произнес врач, не поднимая головы, — у сидов есть шкура, и если завернуться в нее, то она исцелит любые раны. Я погрузил королеву в сон, но с такими ожогами помочь может только чудо.
Николас поднялся и направился к выходу. Ему нужно было это чудо.
У двери король остановился и взглянул на кормилицу, прижимавшую к себе ребенка.
— Во всем виновато это сидское отродье! Она девять месяцев отравляла кровь моей жены и, похоже, не угомонится, пока не сведет собственную мать в могилу. А я буду вынужден терпеть ее под своей крышей, каждый день глядеть в эти бирюзовые глаза и, вспоминать те, другие, в которые так и не успел насмотреться.
Николас ушел, а у кормилицы от страха и пережитого потрясения подкосились ноги, и она медленно осела на пол.
— Если королева умрет, — не отрываясь от работы, произнес лекарь, — то его величество, невзирая на договор с сидами, сделает все, чтобы и малышка не дожила до следующего дня.
— Но клятва же магическая, — одними губами произнесла Грир, но мужчина услышал и горько усмехнулся.
— Магическая. Но это последнее, о чем будет думать король в минуту скорби.
Кажется, что до холмов сидов рукой подать. Выехал из замка, пересек город, свернул в лес и вот они, двери в волшебную страну, стучись. Но на самом деле ведет в Сид не тропа, а намерение. Если гость и хозяин одинаково желают встречи, она непременно состоится. Но если туат де Дананн не захотят видеть незваного путника на пороге, то долго ему придется блуждать в тумане, ища вход в нужный холм. И только крепкая воля, и жажда жизни помогут не сгинуть в чаще.
Ноденс не намеревался принимать короля людей. Он чувствовал угрозу, исходящую от него, и то, что мощь этой угрозы превышает человеческий потенциал. Хозяин Холмов не сожалел о сделке. Уже сейчас было видно, что дочь его сильнее любого из детей богини Дану. А значит, полная цена за ее рождение еще не оплачена, и мироздание обязательно стребует свое. Однако, чем позже это случится, тем лучше…
Долго плутал Николас по непроглядному лесу. Уже и рыцари, его сопровождавшие, сгинули в белесой мгле, и времени счет потерялся. Непонятно, час прошел или день. Ступает копытами конь по мягкому мху, и тонут шаги его в молочной тишине. Кругом словно вымерли все: ни пенья птиц, ни шелеста травы не слышно.
— Я все равно не вернусь домой! – прокричал Николас в темноту. И едва успел увернуться от хлестнувшей по лицу ветки.
Король натянул поводья, останавливая коня. Лес кругом напоминал натопленную мыльню. Душно и ни зги кругом не видно.
— Я пришел к тебе с миром, Ноденс с Холмов! Убери туман и позволь мне пройти!
В ответ лишь насмешливо прокричала птица.
— Значит, так ты встречаешь гостей, — пробормотал Николас и достал из-за пазухи бутылек с зеленой жидкостью. Настойка стоила цену, равную годовому налогу небольшой деревушки, но Николас отдал эти деньги зельевару не моргнув и глазом, ибо от зелья из четырехлистного клевера, способного рассеивать морок сидов, зависели сейчас не только успех мероприятия, но и в целом жизнь короля.
Николас вздохнул и сделал глоток горькой, терпкой настойки. Туман тут же рассеялся, а непослушная тропа легла под ноги. Всадник уверенно направил коня. Через пару часов холм короля Ноденса вынырнул из-за пожелтевших деревьев.
Сид стоял у подножья холма. Его пепельные волосы трепал осенний ветер. У ног, высунув розовые языки, лежали три гончие.
— С какой целью ты, Николас, вновь нарушил древний договор и явился ко мне без приглашения? – прошелестел Ноденс, и темный лес за спиной человека вспыхнул десятками желтых глаз.
— Не со мной этот договор заключался, чтобы я его соблюдал, — прорычал Николас, но потом вспомнил, что здесь он на правах просителя, и поспешил спешиться, — Но к тебе я пришел как к старому другу и почти что родственнику, Ноденс. Давина при смерти.
И без того бледное лицо сида побелело настолько, что стали видны тонкие вены.
— Что произошло?
— Ее безумие стало настолько сильно, что она кинулась в
