Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
усиливающееся изменение климата очистит Землю от нашей цивилизации и всех ее творений, а также выступал за смещение человечества с его позиции как центра и источника всех смыслов в мире. Смещение должны были обеспечить новые формы «нецивилизованного» искусства, литературы и повествования. Условия этого манифеста обнадеживали: люди, которые переживут катаклизм, окажутся больше не властителями природы и не вне ее, а внутри нее, в месте, где различие таких категорий, как «человек» и «природа», больше не будет иметь смысла. «Конец света, каким мы его знаем, – говорится в заключительных строках манифеста, – это еще не конец. Вместе мы найдем надежду за пределами надежды, пути, которые приведут нас в неизвестный грядущий мир».
В тот вечер, когда я прибыл в Алладейл, у меня возникли проблемы с палаткой – я никак не мог придать ей хоть какую-то приемлемую форму. Тусклый диск солнца уже исчезал за огромными склонами западного нагорья, а оставшийся свет неумолимо таял. Я понял, что мне грозит серьезная опасность собирать эту штуку в темноте при слабом свете своего фонарика. Молодая женщина, которая уже разобралась со своей палаткой, просунула голову через входной клапан и спросила, не нужна ли мне помощь. Утвердительный ответ на ее предложение вызвал во мне определенный дискомфорт, связанный с понятием мужественности, но я решил, что вежливый отказ взамен на муки чистилища при установке палатки – это в разы более жестокое испытание по сравнению с умеренным смущением.
– Я когда-то работала в туристическом магазине, – сказала она, – так что привыкла к палаткам. Кое-какие модели – коварные ублюдки.
Меня поразила эмпатическая ловкость этого откровения. Женщина позиционировала себя не просто как компетентного человека, а как человека, чей опыт работы в туристическом магазине наделил ее особыми навыками в установке палаток. Так она вывела меня из положения идиота, который не в состоянии разобраться с собственной палаткой, в гораздо менее унизительное положение человека, который никогда не работал в туристическом магазине, и потому ему простительно, что он не посвящен в эти эзотерические практики. Глубокий эмоциональный интеллект этой тактики, по правде говоря, гораздо больше впечатлили меня, чем эффективность и скорость, с которой она устанавливала мою палатку в уходящем свете дня, что, как я знал, мог сделать любой дурак, кроме меня.
Женщину звали Амелия Фезерстоун. Кстати, только сейчас, когда я пишу о ней, обратил внимание на слияние в ее фамилии символически противоположных образов – пера и камня. Несколько тяжеловесно в парадоксальной поэтичности[82]. Вряд ли в этом можно винить саму Амелию, но и я не могу нести за это ответственность. Пока она ставила мою палатку, а я делал вид, что помогаю ей, она рассказала, что из Мельбурна и работает на правительство, занимаясь охраной окружающей среды. Это открытие побудило меня рассказать о том, как сильно я хотел увидеть Австралию, но именно экологическое разнообразие этой страны остановило меня. Обилие летающих, шныряющих, ползающих ужастиков в Австралии, сказал я, для меня настоящий барьер, из-за которого я едва ли смогу посетить страну.
Я спросил Амелию, не беспокоится ли Мельбурн из-за змей, и она ответила, что время от времени сталкивается с ними, работая волонтером в пожарной службе.
– Периодически, – сказала она, – нам приходится тушить пожары в буше, а там водятся змеи, и они выпрыгивают прямо из куста на вас.
– Вы имеете в виду, прямо непосредственно на вас? – переспросил я.
– Да, – ответила она почти извиняющимся, как мне показалось, тоном.
– Прямо в лицо? – не поверил я.
– Ну да. Ненамеренно, конечно, но я же у них на пути. И когда они прыгают, они горят. Это не очень здорово.
– Значит, это все действительно происходило с вами? Настоящие змеи, которые горели, прыгали на вас из пылающих кустов?! – недоумевал я.
– Да, – сказала она и радостно засмеялась.
– Мне бы это совсем не понравилось, – сказал я.
– Да, это действительно не очень здорово.
Я был вне зоны комфорта. Эта зона была узкая, но обманчиво вместительная, и мне было неуютно.
В моей зоне комфорта был хороший Wi-Fi и 3G-покрытие, туда можно было доставить японскую еду, в нескольких минутах ходьбы – крафтовое пиво и книжные магазины. В моей зоне комфорта было чисто, и там всегда была более или менее комнатная температура. Мне нравилось это место, моя зона комфорта. Мне редко попадались пауки и никогда – горящие пауки. На самом деле в ней было совсем немного природы, если не считать горшечных растений, которые были, скорее, опцией. Моя зона комфорта находилась внутри меня.
Прежде чем поехать в Алладейл, я много думал о моих отношениях с природой на расстоянии вытянутой руки. Теоретически я был целиком за природу, но на практике не чувствовал ее, не ощущал вообще никакой связи с ней.
Нет, на самом деле не совсем так. Я боялся ее или, во всяком случае, некоторых ее аспектов, определенных ее сторон. Бояться чего-то – значит иметь с этим отношения, какими бы проблемными они ни были. У меня были сильные фобии, связанные с природой. Больше всего меня пугали мотыльки. Так было сколько я себя помню, и эта фобия была настолько загадочной в своей странности и неожиданности проявления, в своей интенсивности, что я мог рассматривать ее только как базисную для своей психики. По-моему, раскрыть ее происхождение значило узнать правду о себе.
Я быстро удаляюсь, когда в комнату, где я нахожусь, влетает мотылек или когда я вхожу в комнату с уже обосновавшимся мотыльком. Я уступаю территорию, не задавая вопросов.
Что такого в них, в этих маленьких, беззащитных созданиях, что переполняет меня неконтролируемым страхом и отвращением?
Мне неприятны их скругленные, пушистые тельца и подергивающиеся крылья, но особенно ужасает манера их движения: полная хаотичность, абсолютная беспорядочность траектории полета. Мотылек метнется в одном направлении, а потом, безо всякой на то причины, меняет траекторию и возвращается обратно. Если ваше лицо окажется на его пути, вероятно, он врежется в него. И соприкосновение его тельца с моей кожей казалось мне вне всяких мыслимых пределов восприятия.
Когда я впервые заговорил о своей фобии, я уже больше года посещал психотерапевта. В реакции врача я заметил удивление, ведь мне потребовалось так много времени, чтобы обратить внимание на что-то столь явно созревшее для сбора плодов, столь перспективное для анализа. Я долго думал о своей фобии мотыльков как о комическом неврозе или о странной, но в общем-то незначительной чудинке моей личности, загадочность которой была сродни своего рода психологической салонной игре. (Что бы это могло значить? Откуда она взялась? Почему мотыльки?) Но как только
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
