Она помнила уходящую спину самого желанного мужчины на свете, и недоговоренность, недопонимание, недолюбленность рвали душу в клочья. Если б можно было вернуть молодость, она бы в танце вывернула все обожженное нутро и освободилась от пытки. Телом, мышцами, скрученными суставами выдавила бы из себя эти страдания в неистовом, садомазохистском танце. А сейчас остается лишь увядать, точимой червями сомнения в своей человеческой компетентности.
Роза не выходила из комнаты уже давно. Хотя врачи и медсестры продолжали проводить ей курс лечения, бывшая балерина утратила желание заглядывать в завтрашний день. Иллюзия жизни ради жизни рассыпалась пустотой. Зеро – это то, что ожидает ее после смерти, и то, что творится в ее душе сейчас.
Имело смысл быть красивой, чтобы он восхищался; быть успешной, чтобы гордился; любить, чтобы он помнил ее всегда. А теперь его нет и не перед кем быть...
В дверь деликатно постучали и, не дожидаясь ответа, вошли.
Роза лежала на кровати, шторы были задернуты, тихо работал телевизор, и шаги гостя практически не были слышны.
– Простите... вы меня не звали, – подал голос мужчина и застыл в дверном проеме.
Роза внимательно посмотрела и не узнала; равнодушно отвела взгляд, но не прогнала.
– Я пришел выполнить свой долг и отдать то, что принадлежит вам.
Роза поморщилась и протянула худую, но все же царственную руку:
– Давайте, раз уж пришли... кто вы там...
Мужчина не сдвинулся с места и продолжил:
– Но прежде я расскажу вам одну историю. Моя жена умерла вторыми родами, оставив меня с двумя маленькими детьми – мальчиком и девочкой. Сыну было два года, а дочка только родилась. Я много работал, настолько много, что сейчас мне кажется работа не заканчивалась никогда, даже ночью. Дети росли, мне помогали то соседи, то родственники, иногда я брал их с собой. Полегче стало, когда они пошли в садик, а потом в школу. Чтобы старший помогал младшей, я даже в школу повел их вместе – старшему было восемь, а младшей шесть. Мне пошли навстречу и сделали исключение. Дети росли не разлей вода, и я даже не успел заметить, когда они стали взрослыми. Для того чтобы обеспечивать им достойное существование, я работал на трех работах и, наверное, именно поэтому что-то важное упустил в их воспитании... Представьте себе однокомнатную квартиру с двумя разнополыми детьми, которых разделяет лишь ширма. Мой сын, Иван...
Услышав знакомое имя, Роза резко приподнялась на локте и стала внимательно всматриваться в лицо мужчины.
– ...был завораживающе красив. Даже в школе с первого класса учительницы захваливали мальчика, а девочки носили его портфель. Наверное, поэтому он вырос самовлюбленным эгоистом и бабником. Уже в шестнадцать лет сумел обрюхатить дочку соседки, и мне далось большими усилиями замять скандал. Я оплатил аборт девочки, и тогда же между нами произошел первый серьезный разговор. Я пригрозил, что, если он не научится отвечать за свои поступки, пусть убирается из дома и живет как хочет. Ну, меня можно понять – нервы были на пределе, я даже в отпуск не ходил. Мечтал отправить Ивана на море – он ведь с детства занимался плаванием. Но как бы ни было тяжело, каждое лето отправлял их в пионерские лагеря Подмосковья. Тяжелая жизнь была, беспросветная. Хотел было жениться вновь, но детишки, особенно Иван, воспринимали меня уже как свою собственность. Каждый раз, когда ко мне приходила знакомая женщина, он ей хамил, а потом и вовсе стал воровать у нее деньги из кошелька. А она, дуреха, молчала, стыдилась выяснять. Дочка Ника выросла копией матери – глаза миндалевидные, кожа белая, грудь пышная. В восемнадцать лет она уже выглядела молодой женщиной, но мальчиков у нее не было – брат сторожил сестру, как цепной пес. А я-то, дурак, радовался... Не знаю, когда это произошло... Но однажды я пришел домой и увидел записку от Ивана: «Хочу показать Нике море. Мы в Сочи. Скоро вернемся». Иван тогда закончил курсы массажистов и начал зарабатывать. Помню, я даже вздохнул с облегчением, что дети стали самостоятельными и мне будет полегче... – Мужчина тяжело помолчал и закончил: – Назад никто не вернулся.
Роза встала с кровати, пригладила и без того собранные в пучок волосы и осторожно спросила:
– Вы рассказываете мне про Ивана Атояна? Про моего Ивана?
– Да, – немедленно ответил мужчина. – Только его настоящая фамилия Антонов. Поменял, чтобы скрыть преступление.
– Что же было дальше? – не выдавая эмоций, ровно спросила Роза и выключила телевизор.
– Сядьте, пожалуйста, мне трудно не то что говорить – даже вспоминать это..
Роза села в кресло и, опершись на подлокотник, выразительной кистью прикрыла эмоции.
– Дети... хм... Иван и Ника стали жить как мужчина и женщина... Я не знаю, сколько времени это продолжалось. И в этом моя огромная вина. Поверьте, я ничего не замечал! Работа стала для меня лекарством от одиночества, я был как зомби. Мне казалось, что, если не обращать внимания на мелочи, проблемы рассосутся сами собой. Страшно сказать, но в какой-то момент дети стали меня раздражать. Особенно Иван. Его самоуверенность, изворотливость, нарциссизм доводили меня до исступления. Я старался скрывать свое недовольство, удирал на работу. Ника беспокоила меня меньше, я видел, как она фанатично любит брата, и понимал, что он не даст ее в обиду.
– И обидел сам, да? Вы к этому клоните? – с сарказмом спросила Роза.
– Ника забеременела от брата. Он испугался – привез ее на море и там... утопил. И для верности еще кирпич к ней веревкой привязал... нелюдь... Он знал, что я его удавлю за Нику, за инцест позорный. Надругался над ребенком, выпустил своего джина ненасытного. Сестру родную, девочку мою...
Мужчина зарыдал некрасивым булькающим плачем, как птица додо. Роза читала про эту птицу. Дронт, как ее еще называли, жил на Маврикии и доверял людям, а они за ним охотились, потому что, чем дольше ее варишь, тем она вкуснее. Похожа на индейку, добрая и доверчивая, но в неволе начинала плакать и погружалась в депрессию. Розе показалась, что именно так должна была плакать птица додо. Слезы не помогли птице, и она вымерла как вид. Мужчине тоже слезы не помогут – его вид тоже кончился.
– Я все знаю про Ивана. Конечно, кроме этих ужасных подробностей. Но что Иван способен на убийство, я догадывалась. В Америке я видела, как он плавал. Уже тогда я поняла, что он врал, утверждая, что не держится на воде. Его связь с исчезновением этой девочки, Ники, я тоже чувствовала. Но никогда его не боялась. Я знала, что сильнее. У него были слабые струны, а у меня нет. Вы ничего не добились, убив собственного сына. Кто не платит кровью – тот заплатит слезами. Вы заплатили и кровью, и слезами. Я всегда защищала Ивана и буду его защищать даже после смерти.
– Но он был плохой человек! Невозможно оправдать убийц, извращенцев, подлецов! Их нужно истреблять! – сорвался на крик мужчина. У него сильно дрожали руки, он трясся в исступлении.
– А вы чем лучше? – спокойно спросила Роза и снова включила телевизор, прибавив звук. – Вы не сумели воспитать своих детей, у вас под носом чуть не родила урода дочь, а ваш сын трусливо спрятал концы в воду. Но вы и тут не поняли, что должны делать! Вы начали искать сына, чтобы отомстить. Вендетта, mamma mia! Отец убивает сына Ивана – просто картина Репина! Лучше бы вы себя убили, исчадие Ада!
