— Я вижу, милорд, вы уже любуетесь праздником, — он с удовольствием рассматривал картину за окном. — Уверяю вас, к вечеру будет еще веселее. Мои славные воины заслужили награду, а в городах хольдингов нам удалось поймать много женщин, — глаза его стали маслянистыми, и по губам пробежала гаденькая улыбочка. — Пришлю вам одну посимпатичнее.
— Ни к чему беспокоиться, — по лицу человека в плаще пробежало нескрываемое отвращение. — Мне не было нужды проделывать столь длинный путь ради подобного развлечения, — он отвернулся от окна. — К делу! Ты знаешь, что мне нужно.
— Королевская кровь? — Талгат изобразил на лице нечто, что должно было выглядеть, как насмешка, но в глазах его промелькнул тщательно скрываемый страх. — Я отдам вам ее, как и обещал. Но сперва я хочу показать всем, кто теперь правит степью. Пусть строптивая девчонка перед смертью полюбуется короной своего брата на моей голове, — в голосе его сочилась ненависть. — Хольдинги заслужили свою судьбу, они лишили мой род власти и величия, вытеснив в безводные пустоши, хотя в нас течет родственная кровь. Мы более трехсот лет скитаемся от одной реки к другой, надеясь вернуть то, что принадлежит нам по праву. Но теперь справедливость восторжествовала, больше им не править этими землями. А ваша империя получит проход к морю и мою вечную благодарность, — он издевательски поклонился. — Если хотите видеть мой триумф, то до начала осталось меньше получаса. Мне надо готовиться к коронации, поэтому я оставлю вас. Но жду вас в тронном зале, чтобы вы сами могли засвидетельствовать императору это историческое событие.
Человек в плаще резко развернулся и глаза его замерли, мгновенно приковав Талгата к месту.
— Не твое дело решать, где мне следует быть и что именно я скажу императору, — сказал он тихо, но так, что у кочевника холод по спине пробежал. — Мне нет дела ни до твоих амбиций, ни до ваших распрей. Я пришел сюда за тем, что нужно мне, а вовсе не тебе, твоим подданным или императору.
Талгат смолчал, явно не желая провоцировать собеседника еще больше. Пробормотав что-то невнятное, он поспешил вон из комнаты.
А через несколько минут он вышел на ступени дома конунга, и люди приветствовали его громкими криками:
— Слава Талгату! Да правит он вечно!
— Слава кочевникам!
— Долой коневодов! Сжечь хольдингов! В пламя их!
— Слава победителю!
Пьяные люди кричали и били в щиты и барабаны, кто-то дул в визгливые рожки, кто-то просто кричал, создавая поистине неописуемый шум и гомон. Талгат наслаждался славой и любовью своего народа, принял из чьих-то рук огромный кубок и, осушив его до дна, разбил о ступени дворца. А затем поднял правую руку вверх, показывая, что желает говорить. Толпа начала стихать, почтительно внимая своему лидеру.
— Вчера, друзья мои, мы одержали великую победу. Более трехсот лет прошло с тех пор, как проклятый бродяга без роду и племени, захватчик и разрушитель Хольд пришел в эти земли, прогнав наших предков от моря до гор. Из-за него и его потомства, которого он наплодил, как бродячий пес, мы остались один на один с жестокой судьбой. Из-за хольдингов мы лишились домов и своих богатств, скитались по безлюдным землям, добывая пищу там, где другие сдохли бы от голода. Пока коневоды нежились на зеленых травах Великой Степи, мы, отвергнутые всеми, прозябали в беззвестности и нищете. Но это не сломило нас, наоборот, сделало сильнее, чем корни деревьев, — в толпе послышался одобрительный рокот.
— Мы стали непредсказуемее ветра! — повысил голос Талгат, кто-то в толпе закричал и вскинул вверх меч. — Злее зимней бури в степи! Наши руки — тяжелее меча, наши стрелы — быстрее молнии. Наш приход — сила моря, наша кара — страшнее пожара! Мы отомстили за триста лет унижений, оскорблений и бедности! — толпа уже ревела, почти заглушая его слова. Талгат вновь поднял руку, призывая к тишине.
— Мы уничтожили или рассеяли всех хольдингов, не оставив жизни ни юнцу конунгу, ни его сестре! Сегодня вы увидите, как я завершу дело, начатое моим отцом! Я уничтожу последнюю кровь дома Хольда и стану единственным владыкой Великой Степи! Приведите пленницу, — бросил он стражам у ступеней.
Повинуясь знаку Талгата, люди двинулись внутрь дворца конунга. Захватчиков было так много, что все желающие, разумеется, в сам зал не поместились, но те, кто остался на улице толкали более удачливых товарищей, стремясь протиснуться поближе к главному залу.
Сам Талгат уже восседал на троне конунга. В зале оборвали все штандарты и знамена конунгов, заменив их на пестрые ленты кочевников. Однако сам резной трон, украшенный золотом, остался на своем месте в дальнем углу зала. Сейчас он был застелен лохматыми шкурами, а перед ним были свалены в кучу изломанные копья, порванные стяги и иссеченные доспехи воинов конунга.
Когда в зал под конвоем ввели Йорунн, толпа взорвалась улюлюканиями, проклятиями и оскорблениями. Йорунн была бледной, в изорванной одежде, но шла с ровной спиной, не опуская головы, будто и не было вокруг толпы, готовой разорвать ее голыми руками. Однако, увидев на полу оскверненные знамена, всего на одну секунду маска безразличия дала трещину и глаза ее вспыхнули нескрываемой ненавистью. Кто-то бросил в девушку объедками, но Йорунн вновь овладела собой и даже не повернула головы.
Ее схватили за руки, кто-то больно ударил сзади под колени, и ей пришлось опуститься на пол. Стража тут же приставила к ее горлу копья, не давая возможности подняться. Толпа бесновалась.
Затем Талгату поднесли венец. Красивый витой обруч, украшенный по центру зелеными камнями. Золото и изумруды, как степные травы на закате. Талгат взял обруч и поднял его над собой:
— Узрите все! Настал конец эпохи народа Хольда, отныне провозглашаю себя, Талгата из рода Арвай, Великого Хана, единственным полноправным правителем Великой Степи.
С этими словами он опустил корону себе на голову. Кочевники взорвались одобрительными криками. Кто-то топал, кто-то бил в ладоши. Йорунн сохраняла молчание, ни жестом, ни словом не выдав свои чувства.
Новоявленный правитель степи спустился с трона и подошел к ней вплотную.
— Что касается тебя, то я хочу, чтобы сегодня ты веселилась вместе с моими людьми. Тебе выпала честь быть здесь, так что милости прошу к столу.
Все остальное походило на дурной сон: ее выволокли на улицу, где уже стояли накрытые длинные столы и усадили напротив Талгата. На руках и ногах тут же защелкнули кандалы, лишающие возможности не только встать, но и почти не оставившие шанса пошевелиться. Стол ломился от еды, от запаха жаренного мяса сводило желудок, но Йорунн даже не взглянула на стол. Ее взгляд был направлен куда-то вдаль, словно сквозь всех этих людей. Кто-то плеснул в нее вином, по одежде растеклось алое пятно. Над столом раздался громогласный хохот.
— Угощайте нашу гостью, пусть наестся досыта, — крикнул хан.
И в Йорунн полетели объедки, вино, кто-то кинул даже вилкой, поцарапав ей щеку. Но девушка сидела, словно высеченная из мрамора статуя.
