Из церкви все отправились в столовую. За завтракомразговаривать не полагалось: сестра Лиззи успела шепнуть девочке, что помонастырскому уставу за утренней трапезой все должны предаваться размышлениям отом, что хорошего они сделают сегодня во имя божье. Габриэла только кивнула вответ — она уже начинала кое-что понимать. Сестры должны были нести людямутешение, веру и любовь, что требовало от них особой сосредоточенности иотречения от всего мирского.
После завтрака, действительно прошедшего в полном молчании,монахини разошлись по своим комнатам, чтобы прочесть коротенькуюблагодарственную молитву и отправиться на работы. Габриэла тоже вернулась ксебе.
Она уже знала, что будет учиться вместе с Натали и Джулией,Преподавать им разные предметы будут две старые монахини, которые когда-то былишкольными учительницами. В монастыре для этого существовала небольшая класснаякомната с настоящей черной доской и чуланом, в котором хранились карты и самыеразные наглядные пособия.
Занятия начались в восемь часов. С восьми и до полуднядевочки писали, читали, решали математические задачки, занимались латынью ипрослушали лекцию по Священному Писанию. После обеда Габриэла и Натали сновавернулись в класс, чтобы выполнить «домашнее задание». На это ушло еще двачаса. В конце концов старая монахиня, благословив, отпустила их, и НаталиПовела Габриэлу в сад. Там она вручила ей небольшую тяпку и показала, какправильно рыхлить монастырский огород, засаженный всякой зеленью.
Габриэла проработала до самого вечера и очень устала, но этобыла приятная усталость. Правда, ее огорчало, что с самого утра она не виделаматушку Григорию.
Они встретились только за ужином. У девочки от радостизасветились глаза, но сказать она ничего не посмела — за ужином такжеразговаривать не разрешалось.
Но когда трапеза закончилась, матушка Григория сама подошлак Габриэле и, ласково улыбнувшись, поинтересовалась, как прошел ее первый деньв монастыре.
— Тебе понравилась наша школа? — спросила она, иГабриэла кивнула. Учиться в монастыре было гораздо труднее, чем в обычнойшколе, поскольку здесь не было перемен. Находиться один на один сразу с двумяпреподавательницами было непривычно, однако ей это даже нравилось. Что касалосьработы в огороде, от которой у нее уже начинали ныть все мускулы, то Габриэлабыла рада, что живет здесь не нахлебницей и тоже может внести свой маленькийвклад в общее дело. В монастыре ей с каждой минутой нравилось все больше ибольше. У каждого здесь были свои обязанности, своя цель, и каждый трудился непокладая рук. Кроме того, под защитой монастырских стен было как-то оченьспокойно и благостно.
Обитательницы монастыря просто жили, а не боролись засуществование. Но больше всего Габриэлу поразило то, что все, с кем бы она нисталкивалась, стремились что-то ей дать, а не отнять. Это казалось тем болеестранным, что большинство сестер пришли в монастырь не просто так, а имея дляэтого вескую причину. У многих из них души были опалены жестоким миром. Ноздесь им ежедневно приходилось отдавать другим то тепло, которое у них ещеоставалось. И это непонятным образом не опустошало их до дна, а наоборот —наполняло их души подлинными сокровищами. Габриэла — Габи, как ее теперьназывали почти все сестры, — была почти уверена, что она сможет,непременно сможет стать такой же, как монахини.
Конечно, привыкнуть к подобному образу жизни за один деньбыло трудно — уж очень сильно он отличался от всего, что Габриэла знала раньше.Однако ей очень нравилась ее новая жизнь. Обитательницы монастыря — и вособенности сама мать-настоятельница — казались полной противоположностью еематери. В них не было ни эгоизма, ни жестокости, ни равнодушия, ни гнева. Ихжизни были полны любви, гармонии, смирения и стремления служить другим. Иэтого, похоже, было вполне достаточно, чтобы каждая из них чувствовала себясчастливой.
Впервые в жизни счастливой себя чувствовала и Габриэла.
Вечером в обитель приехали двое священников, в обязанностикоторых входило исповедовать сестер и отпускать им грехи. Монашенки ипослушницы выстроились в очередь в монастырской церкви. Сестра Лиззи предложилаГабриэле пойти с ней.
Габриэле уже давно исполнилось десять, и для исповеди несуществовало никаких формальных препятствий. Больше того, раз уж она попала вмонастырь, значит, она должна была исповедоваться и ходить к причастию. ПоэтомуГабриэла тут же согласилась и, пройдя в монастырскую церковь, встала в самыйконец очереди.
Очередь шла быстро. Исповедь каждой сестры занимала совсемнемного времени, что ничуть не удивило Габриэлу, в глазах которой они были,несомненно, безгрешны. Зато после исповеди каждая из них долго молилась томуили иному святому, исполняя правило, наложенное духовником в качестве наказанияза греховные помышления или поступки.
Наконец настал черед Габриэлы. Ее исповедь тоже быладостаточно короткой, но священнику она показалась заслуживающей особоговнимания. Габриэла приблизила лицо к решетке исповедальни и прошептала:
— Я ненавижу свою мать, святой отец. Это и есть мой самыйглавный грех.
— Почему, дитя мое? — ласково спросил еесвященник. Он был старым и добрым человеком, который очень любил детей. Отматушки Григории он узнал, что в монастыре появилась новая девочка, и, услышав детскийголосок Габриэлы, сразу понял, с кем имеет дело.
— Почему ты ненавидишь свою маму? — повторил свойвопрос отец О'Брайан. Он был рукоположен в сан больше сорока лет назад, но немог припомнить, чтобы за это время ему приходилось выслушивать подобноепризнание от десятилетнего ребенка.
Последовала долгая пауза.
— Потому что мама ненавидит меня.
Голосок Габриэлы был совсем тихим и срывался, но в немзвучала такая уверенность, что старый священник невольно вздрогнул.
— Мать не может ненавидеть свое дитя, — промолвилон наконец. — Бог никогда бы этого не допустил.
Но у Габриэлы на этот счет было другое мнение. Она знала,что бог допустил, чтобы с ней случилось много стыдных и гадких вещей, которыеон никогда не насылал на других. Почему — это было другое дело. Быть может, онабыла такой плохой, что истощила даже его долготерпение, а возможно, бог тожененавидел ее, хотя здесь, в монастыре, верить в это было труднее.
— Я знаю, что мама ненавидит меня. Она сама мнесказала.
Священник еще раз повторил, что этого не может быть, иГабриэла перешла к другим своим грехам. По окончании исповеди ей было веденодесять раз прочитать «Славу Деве Марии», с любовью думая о маме. И Габриэла нестала спорить. Она только еще больше утвердилась во мнении, что она — страшная грешница,раз даже священник не понял ее. И главное, ничего с этим поделать Габриэла немогла. Это было выше ее сил.
Подойдя к статуе Девы Марии, стоявшей тут же в церкви, онадесять раз прочла молитву и тихо удалилась к себе в комнату. Там она засталаНатали, которая сидела на кровати и читала неведомо как попавший к ней в рукияркий журнал. Журнал был, разумеется, про Элвиса.
