Ночью 4 июня отец возвратился на остров Ре. Причиной его опоздания был сильный шторм в районе Сен-Жиль-де-Ви, заставивший небольшое суденышко задержаться в гавани. Но теперь все было в порядке, и миссия, которую выполнял мой отец, блестяще завершилась.
Спустя сутки мы с отцом, а также сопровождавшие меня Брике и Мьетта были на борту торгового шлюпа «Дриада». Как мне было известно, «Дриада» фактически подчинялась Высшему военному совету королевской католической армии, хотя и поднимала на флагштоке трехцветное полотнище Революции.
4
Пэмпонский лес шумел так приветливо, словно и вправду был рад встретить меня после столь долгого отсутствия. Вверху, пронизывая густую листву деревьев, весело смеялось солнце, свежий бретонский ветер развевал волосы. Сколько же я здесь не была? И много ли времени прошло с тех пор, когда шестнадцатилетняя Сюзанна верхом на белой Стреле мчалась на свидания с голубоглазым виконтом де Крессэ?
Здесь все было так, как раньше, – шепот листвы, воркование голубей, цветение мелких синих фиалок, запах белых цветов жимолости. На опушках и в кустах прятались куропатки, стрекотали пересмешники, облюбовавшие для себя сырые бретонские леса. И хотя мы были уже далеко от Лорьяна и совсем близко к Сент-Элуа, я все еще чувствовала в воздухе запах морской соли.
Отец что-то рассказывал мне о роялистском восстании в Бордо и Марселе, о санкюлотских беспорядках в Париже, приведших к падению Жиронды и воцарению Робеспьера. Узнала я и о том, что Высший военный совет избрал главнокомандующим фанатичного католика Кателино, но меня сейчас это мало волновало. То ли дело – лес, бретонский воздух, изумрудный цвет свежей травы и пологий холм, за которым скрывается Сент-Элуа. Осталось только выехать из леса и проехать деревню Сент-Уан…
Отец вдруг осадил коня; так же поступили люди из его охраны. Я остановилась, не понимая причину этой задержки.
– Вы чувствуете запах, принц? В воздухе пахнет паленым. У меня зашлось сердце.
– Матерь Божья, отец, только бы не Сент-Элуа! Только бы его не сожгли!
Принц посмотрел на меня очень сурово.
– Успокойтесь. Речь идет вовсе не о Сент-Элуа.
– А о чем же?
– О деревне, которая совсем рядом с нами.
Я непонимающе смотрела на принца.
– Но вы же говорили, что этот край принадлежит Луи XVII, что тут господствуют шуаны.[4]
– Шуаны? Они владеют лесами и появляются ночью. А кроме них тут десятки полуразбитых синих отрядов. Ну-ка, пришпорьте лошадей!
По команде отца все всадники галопом понеслись в ту сторону, где сквозь редкие деревья уже белела дорога. Я видела, что небо на западе окрасилось в опалово-огненный цвет, как при закате. В воздухе носился запах горящего дерева.
Минуту спустя, оказавшись на дороге, я увидела деревню Сент-Уан, объятую пламенем. Раньше деревенские дома располагались полукругом среди необозримых пахотных земель. Вид этих полей кольнул меня в самое сердце. Там, где прежде ветер перекатывал волны колосьев, разрослись сорняки.
Огонь, видимо, легко перебирался с одной соломенной крыши на другую, достигнув, таким образом, церковной колокольни. Обгоревшая, она теперь торчала, как обглоданный костяк. Пламя полыхало в церкви. Рядом толпились несчастные жители деревни, едва успевшие вынести свой жалкий скарб; отчаянно вопили женщины. Ветер нес золу и пепел прямо нам в лицо.
– Кто же это сделал? – спросила я среди общего молчания. Отец ничего не ответил. Лицо его не выражало ни гнева, ни боли. Он выглядел как обычно; пожалуй, был чуть бледнее.
– Эта деревня была на нашей стороне, – сказал он позже.
Мы снова двинулись в путь. Теперь я уже не рвалась так радостно вперед. Что ожидает меня? Может быть, вместо родного гнезда я увижу такое же пепелище? Над этим краем пронеслось столько гроз, что вряд ли что-то могло уцелеть.
– Зачем нужно было сжигать Сент-Уан, отец?
– А зачем было убивать короля, издеваться над королевой, губить Францию и ее законы?
Щека у принца судорожно дернулась.
– Синие жгут все фермы и деревни, если те нарушают декрет и не делают в лесу завалы.
– А зачем завалы?
– Чтобы шуаны не завели себе лошадей и ходили пешком. С некоторым страхом я ожидала встречи с Сент-Элуа. Перед глазами у меня всплывали самые ужасные картины разгрома… Лошадь медленно поднималась на вершину холма. И когда я взглянула вниз, в долину, предчувствие не обмануло меня.
Сент-Элуа больше не существовало. Краснокирпичный замок под золотой черепицей отныне стал фантомом и жил только в моем воображении. Мне пришлось взглянуть в глаза реальности. От замка осталась толстая стена ограды – ей было шесть веков, ее нельзя было взять одним пожаром. Раньше эта стена была белоснежная, теперь – черная, словно обожженная. Местами в ней зияли дыры и провалы, словно от взрывов. Парк тоже был выжжен, и не скоро вновь зазеленеют почерневшие стволы, называвшиеся раньше деревьями. Красный кирпич замка остался только на фундаменте, да и там спекся в черную массу. Уже не существовало чудесных изогнутых лестниц, мягких ковров, длинной галереи портретов предков, роскошной гостиной, серебряной столовой. Над пепелищем гордо возносилась единственная уцелевшая башня – та, где раньше была библиотека.
Но мой сын? Маргарита? Шарло, Аврора?
Забыв обо всем, я пустила лошадь в самый бешеный аллюр, какой только можно представить. Ветер свистел у меня в ушах. С безумной скоростью, рискуя разбиться, я спустилась с холма, оставив позади всю кавалькаду; стремглав промчалась мимо полуразрушенных древних укреплений и внезапно, натянув поводья, остановилась как вкопанная, едва не вылетев из седла. Я увидела мальчишку, со всех ног убегающего от меня. Эти черные волосы, и глаза, как васильки во ржи.
В одну секунду я оказалась на земле. Невозможно описать, как бешено билось у меня сердце. Я сначала побежала следом за мальчиком, но юбки путались у меня в ногах, и тогда, остановившись, я закричала что было силы:
– Жанно-о!
Он остановился и оглянулся. В эту минуту целый мир уместился для меня в этих глазах. Ноги сами понесли меня к сыну, я не бежала, а летела, не касаясь земли, потеряв в траве свои туфли. Жанно был совсем рядом. Я упала на колени, жадно, полубезумно обняла, помня, однако, о том, чтобы не испугать его.
– Мама, я так скучал по тебе!
Он сказал это так, словно в том, что я вернулась, для него не было ничего удивительного. А я. Весь смысл жизни, основа мироздания были для меня сейчас в этом детском дыхании, блеске глаз и волосах, в которых запутались соломинки.
