— Не понимаю, — пробормотала она.
— Генри сам наводил справки и уже знал о тебе.
Он попросил Керрадайна связаться с тобой и сказать, что этоон, Керрадайн, тебя рекомендует. Генри считал, что ты скорее примешь место,рекомендованное преподавателем, знакомым и уважаемым человеком. Керрадайнпризнался, что ему было неловко даже так незначительно кривить душой и что,если б его не связывало с Генри близкое знакомство, он бы еще подумал. Потом онспросил, что из этого вышло, и я успокоил его, сказав, что вы с Генри отличносработались. Вообще он очень положительно к тебе относится. Сказал, что, несмотряна тяжелую домашнюю обстановку, ты была жизнерадостной девушкой, отличавшейсямужеством и редкостной прямотой. И еще он спросил, не знаю ли я, где ты теперь.Когда я сказал, что ты моя жена, он пожал мне руку и заявил, что мне повезло.
Элизабет разжала стиснутые кулаки.
— По крайней мере теперь ты знаешь, что я не лгала.
— Чего я не знаю, так это того, что на самом деле затеялГенри. Ни минуты не верю в то, что он наплел Керрадайну.
Элизабет едва перевела дух от облегчения, и вот опять!
— Разве это имеет значение, после стольких лет?
Он пожал плечами.
— Наверно, не имеет.
Прозвучало это не очень уверенно.
Элизабет не любила забивать себе голову тем, что не считалаважным. Она убрала остатки рагу и принесла абрикосовый десерт. Куинн ел молча,слегка сдвинув темные брови.
Когда тарелки опустели, она отодвинула стул и встала. Куиннтут же поднял голову.
— Я все уберу и принесу кофе. А ты пока отдохни у камина.
Она послушно пересела на банкетку и стала смотреть, какловко он собирает посуду. Было тепло и уютно. Заглядевшись на пламя, Элизабетразомлела, как кошка. Когда Куинн вернулся с подносом, она уже еле сдерживалазевоту.
Подавая ей чашку, он произнес:
— Я не поблагодарил тебя за вкусный ужин. — И лукаводобавил: — И не предполагал, что женщина, на которой я женился, умеет готовить.
— Когда-то не умела, потом пошла на курсы кулинарии. Надоелипорционные блюда из микроволновки.
Он серьезно взглянул на нее.
— Ты жила одна? Наверно, это было невесело.
— Я жила одна, и мне было невесело. Хотя к одиночеству можнопривыкнуть.
— А твои родители? Ты не общалась с ними? По словамКеррадайна, ты не нашла с ними общего языка. Неужели они тебя не поддерживали?
— Они всегда заботились обо мне, но между нами никогда небыло близости. Ну а к тому времени они вообще уже успели умереть.
— Когда это случилось? До или после того, как ты поступилана работу к Генри?
— После. Если точно, то за неделю до моего двадцать первогодня рождения.
— И отчего они умерли?
— Попали в катастрофу. Мать везла отца в больницу сочередным инфарктом, и «скорая помощь» съехала с дороги и покатилась вверхтормашками по насыпи. Позднее я узнала, что лопнула передняя шина — они ехалина очень высокой скорости.
— Так ты действительно была одна. — Куинн поморщился. — Будьон неладен, этот Пери.
Такого оборота она не ожидала.
— При чем тут Пери? Он поступил, как считал нужным.
— Только не воображай, что он святой. У него был точныйрасчет.
— Что ты имеешь в виду? Он был так добр.
— А ты никогда не спрашивала себя, с чего бы это ему бытьтаким добрым?
— Ну, думаю, он беспокоился обо мне и...
— Черта с два беспокоился. Это он все подстроил.
У Элизабет вытянулось лицо.
— Ты думаешь?..
— Я не думаю, я знаю.
— Но он всего-навсего...
— Он не только показал тебе мое письмо, но запустил всю этуигру. Все было рассчитано.
Элизабет замотала головой, но Куинн не дал перебить себя:
— Сегодня вечером он признался в этом.
Ее сонливость как рукой сняло.
— Значит, ты говорил с ним?
— После Керрадайна я зашел к нему. Я сказал, что хочу знатьправду и, если придется, выколочу ее из него. У меня и так руки чесалисьсвернуть ему шею.
— Но почему? Не понимаю.
— Ты никогда не задавалась вопросом, что вообще принесломеня в Англию?
Догадка молнией сверкнула у нее в мозгу.
— Неужели Пери?.. — еле слышно прошептала Элизабет.
— Вот именно. Он первым написал мне, что «какая-то смазливаясекретутка» пытается подцепить папашу... Я был занят и не обратил особоговнимания. Потом он снова написал, теперь уже в панике, что ты по ночам заходишьв комнату к Генри, берешь деньги и подарки...
— Вранье! — взорвалась она.
Куинн продолжал, будто не слышал:
— Пери писал, что Генри клюнул на твой крючок, а когда онпопытался «вразумить» старика, то получил звонкую оплеуху. И добавил, что, еслия срочно не приму меры, мы приобретем двадцатилетнюю мачеху...
— И ты всему этому поверил! — с хрипом вырвалось у нее.
— Настолько, что забеспокоился, — признался Куинн. — Я взялнесколько выходных и приехал, чтобы лично во всем разобраться. Первым деломстало ясно, что Пери прав: между тобой и Генри было нечто гораздо большее, чемобычные отношения между секретарем и работодателем. Я наблюдал за вами, видел,как ты ему улыбаешься, как кладешь руку ему на плечо. Видел, как оживляется еголицо, когда ты заходишь в комнату, как он не сводит с тебя глаз... А потом вбанке дела осложнились, и мне пришлось снова уехать в Бостон. Вот тогда янаписал Пери. Когда я вернулся в Солтмарш, мое убеждение, что Генри втюрился,только укрепилось.
— Могу себе представить, как это выглядело, — беспомощнопроговорила она. — Тем более что ты готовился к худшему. Но ты должен верить,что нас связывала просто взаимная симпатия.
Куинн пожал плечами.
— Так это было или не так, но Пери был искренне убежден, чтоГенри влюблен в тебя, и отчаянно старался пресечь это. Он не хотел, чтобы тыстала его мачехой.
— То есть он боялся, что я заберу у Генри деньги?
— Я тоже так думал, — признался Куинн, — но дело оказалосьне в этом. Если бы его единственной заботой были деньги или спасение Генри, онбы успокоился, когда ты вышла замуж за меня. Зачем было показывать тебе моеписьмо и добиваться, чтоб ты меня бросила?.. Сегодня вечером он признался...
Остановив взгляд на смуглом лице Куинна, Элизабет ждала.
