Она все-таки спускается. Сама, проигнорировав помощь Ника. Хал к этому моменту уже оттаскивает трупы псов за ворота, в расползшийся, поросший лопухами кювет.
— Эх, шкуры бы снять, — качая головой, говорит он, бродя вокруг груды собачьих тел. — И мясо, блин. Это сколько же тут мяса!
— Я это… этих есть не буду… — говорит Эн и вдруг кричит, размахивая луком: — Что встали, а? Мы зачем сюда приперлись? Оружие вам надо, да?! Ну, так ищите! Давайте, ну!
— Ты чё? — не понимает Хал. — Взбесилась? Чё орешь-то, блин?
— Оставь ее. — Ник отбирает у Эн лук, с сожалением смотрит на второй, запасной, оставшийся на крыше.
Они с Халом собирают стрелы, валяющиеся повсюду, кое-как очищают наконечники тех из них, что покрыты собачьей кровью. Все это время Эн сидит на приступочке у стены КПП, закрыв глаза.
— Ну, мы готовы, — наконец произносит Ник. — Где тут у них что? Вон, желтое, с мозаикой — это что за здание?
— Главный корпус вроде. — Хал прищуривается. — Нам туда не надо, блин. Пошли влево, там у них спорткомплекс вроде, а за ним учебные корпуса.
— Караульные вышки ищите. Где караулы, там и склады, — напоминает Ник.
Но едва только они делают несколько шагов по занесенному землей плацу, как со стороны Оренбургского тракта доносятся странные звуки. Какое-то металлическое дребезжание, бренчание, позвякивание…
Звуки очень знакомые. И Ник, и Эн, и Хал слышали их в своей жизни тысячи раз, но сейчас, здесь, они кажутся невозможными, потому что относятся к прошлому, к мирному, домашнему прошлому.
— Это… — Хал прищелкивает пальцами, силясь вспомнить.
— Велосипед! — хором восклицают Ник и Эн.
— Точняк!
Друзья разворачиваются и выбегают за ворота. Они не ошиблись — по кочкам, объезжая лужи и деревца, мимо ограды училища катит самый настоящий велосипед, на котором гордо восседает тощий, высокий, сильно небритый человек в очках. Одетый в оранжевый плащ с капюшоном и тапки-вьетнамки, он походит на сумасшедшего клоуна из сюрреалистического фильма.
Поблескивают спицы. Покачивается прикрученный проволокой к рулю большой зонт, защищающий седока от солнца. Пощелкивают педали.
— Бли-ин… — с восторгом в голосе говорит Хал.
Велосипедист замечает людей и останавливается.
— Эта… Мне нужно проехать! — несколько надменно заявляет он высоким голосом. — Туда.
— Слышь, Очки, а ты где велик взял? — с развязанной непосредственностью уличного подростка осведомляется Хал.
— В гараже нашел, возле РКБ[23], — отвечает мужчина и тут же добавляет: — У меня ничего нет. Пропустите меня.
— Да нам ничего и не надо, — качает головой Ник. — Просто удивительно — велосипед на ходу. Как новенький!
— Там эта… всё, как новенькое, — человек указывает рукой себе за спину. — Только там желтый туман. Не ходите туда!
— Я — Никита, это вот… — Ник представляет своих спутников. — А вы кто?
— Вилен Юсупов. Я эта… инженер, на КАПО[24]работал.
— Может, вы кушать хотите? — спрашивает Эн.
— А есть? — сразу утратив все высокомерие, жадно спрашивает Юсупов. — Я эта… три дня назад суслика из норы вылил, с тех пор только траву жую, как кролик.
— Кормить его еще, — ворчит Хал. — Самим не хватает…
— Перестань, пожалуйста, — одергивает парня Эн. — Люди должны помогать друг другу. Эй, Вилен, заезжайте во двор.
Глава третья
Инженер Юсупов ест быстро и неряшливо. Пяток картофелин и дикушку он уминает со скоростью мясорубки и с надеждой смотрит на Эн сквозь очки близорукими голодными глазами.
— Натали, эта… а больше нет?
Хал ругается. Ник смеется.
— Увы, Вилен, это все, что у нас было, — разводит руками девушка. — Эксо-эксо, Кэнди.
Они сидят у стены главного здания училища, украшенной большим мозаичным панно на милитаристскую тему. Внизу панно идут буквы: «КВТККУ». Это значит — Казанское Высшее Танковое Краснознаменное Командное Училище.
— Жаль. — Юсупов снимает очки и протирает их грязноватой тряпочкой. — Ну что ж… Наверное, эта… я должен вас отблагодарить. А поскольку самым ценным товаром всегда была информация, я расскажу о том, что видел.
Хал снова ругается. Инженер ему не понравился с самого начала.
— Прежде чем вы начнете, скажите — а куда вы ехали? — спрашивает Ник.
— В город, — удивленно смотрит на него Юсупов. — Домой! И эта… давай на «ты», что мы, на фуршете, что ли?
— Боюсь, в городе вам… тебе не понравится. — Ник сводит брови к переносице. — Хреново там сейчас.
— Я так и думал, — кивает инженер. — Мародеры… Но за городом — то же самое.
И он начинает рассказывать, как неделю назад пришел в себя среди руин дачного домика, в котором собирался провести пару законных отгулов.
— Мы эта… С мужиками на рыбалку хотели съездить. У меня дача на Светлой поляне, ну, знаете, за Боровым Матюшино. Я приехал первым, порядок маленько навел. А потом эта… раз — и всё…
Очнувшись, Юсупов обнаружил, что все вокруг изменилось — лес поглотил дачный поселок и окрестные базы отдыха. Очутившись в непролазной чащобе, среди бурелома, мхов и зарослей папоротника, Юсупов растерялся. Он целый день бродил вокруг своего покосившегося домика, кричал, звал на помощь, но на его вопли откликались только птицы.
— А потом эта… человек пришел. Сторож из санатория. Там санаторий был, «Санта», большой, семь этажей. Сторож сказал, что все сгорело, только давно. И людей нет. Никого нет. Непонятно. В общем, решили мы выбираться. Эта… вышли на дорогу, а дороги тоже нет. Асфальт растрескался, расползся весь, одни ямы. Лес кругом. Дошли до Борматюшина. Ночевали в каком-то доме, а утром увидели… Хозяев, короче. Мертвых. Ну, эта… не мертвых, а скелеты одни остались. Кости. Тут я понял, что времени много прошло. Что меня через время перенесло, и сторожа тоже.
— Почему вы… ты думаешь, что перенесло? — заинтересованно спрашивает Ник.
— Так эта… я-то такой же, как был. А все вокруг состарилось, сгнило.
— А одежда? — вмешивается Эн. — Одежда ведь тоже сгнила.
— Хм… — Юсупов задумчиво чешет лохматую голову. — Верно, верно. Получается, эта… только тело перенеслось?
— Тебе плохо было, когда очнулся?
— Очень! — кивает инженер.
— Это потому, что никуда твое тело не переносилось. Оно просто пролежало все это время на даче. — Ник вздыхает. — Мы здесь уж тысячу раз все это обсуждали. У всех одно и то же. Те, кто в пожар попал или там придавило чем-то или током шарахнуло — те и погибли. Остальные выжили. Тридцать лет прошло примерно, понял?
