почти, их было мало. Ужасная планета! Но не буду я об этом. Я терпеть с тех пор не могу секс на открытом воздухе. И если ты подумал что-то не то, то говорю тебе, с моей планеты я улетела, будучи девственной. Я же не могла становиться женщиной без любви. А кого и где было искать?
– Я не для секса на природе тебя приглашаю в парк. Я о любви и говорю.
– Любовь требует уединения и комфорта в закрытом пространстве. Я так считаю.
– Уединения, конечно, но комфорт – понятие какое-то ускользающее, из жизни прежних аристократов, скорее. Те тоже только о комфорте и пеклись.
Нависшая тень на фоне праздничных огней
Неожиданно к ним подсел Сирт. Откуда он столь стремительно проявился, они не заметили. Как и всегда в зелёной рубашке. Улыбка казалась нарисованной, поскольку глаза его были отчего-то настороженные, да и в целом заметно напряжён. Ни тени веселья он не излучал.
– Не хочешь веселиться, так и не изображай из себя грустного клоуна, – сказала ему Ландыш.
– Клоун? Кто такой клоун?
– Тот, кто веселит других за плату.
– А я с вас беру плату? И чего мне вас веселить? Разве вам и без меня не весело? Ну, хорошо. Я буду мрачен как подземный демон. – Сирт опустил углы крупных губ. Их рельефное очертание, когда он не щерился, было даже красивым. Мужественным.
– Тебе идет быть серьёзным, – сказала Ландыш. – Может, тебе стоит поработать над своим образом, чтобы Инара, наконец, научилась ценить в тебе то, чем наделила тебя природа.
– А чем она меня наделила?
– Мужественностью и характерной заметностью. Отличной фигурой, ростом. Ты как никто вокруг. Я так считаю.
– Отчего же ты меня не выбрала?
– Так ты первый меня не выбрал, – засмеялась Ландыш. – А мог бы успеть до прихода Руднэя. В тот первый наш вечер знакомства.
Руднэй поспешно обнял Ландыш, будто Сирт мог передумать и увлечь её к себе. Сирт внимательно их изучал, будто впервые и увидел. – Ваш сладкий период после ритуала в Храме Надмирного Света заметно затянулся. Обычно-то быстро люди остывают, скучнеют как-то. А вы сидите как две птахи на веточке, излучая блеск всеми своими пёрышками. Я всё жду, жду, когда вы друг другу надоедите. Видимо, не дождусь.
– Зачем же тебе ждать нашего взаимного остывания или, что ужасно само по себе, остывания кого-то из нас одного? – не поняла его Ландыш.
– Я так сказал. Расхожая же истина, что вечная любовь всегда преобразуется в вечную скуку, если не произойдёт преждевременной разлуки.
– Ты болтаешь какую-то невнятную чепуху, Сирт, – оборвал его Руднэй. – Если тебе не весело, то найди себе весёлую подружку, хотя бы на эту ночь. Разве есть проблема? Я её не вижу.
– Её и нет, если у человека в голове есть видимый наполнитель, но нет невидимого ума. Девушек вокруг видимо-невидимо, но единственной среди них нет.
– Единственная, она же Инара? – не отставала от него Ландыш. Раз он первым влез в их уединение, то пусть и получает. Ясно же, что они с Руднэем пришли сюда не ради болтовни от скуки со скучающим Сиртом, а чтобы побыть вдвоём среди толпы. Чего никогда прежде не было. Те люди, кто образовывали пары, уже не нуждались в групповом коловращении. И вокруг за столиками, Ландыш видела, не было разудалых компаний, а только воркующие парочки. Значит, так и было задумано. Те, кому нужны компании искали другие места. Шумные и беспокойные. Руднэй не без умысла привёл её сюда. Он увидел её нежелание вращаться в коллективной праздничной центрифуге. У неё не было необходимости в обогащении впечатлениями. Она и так была ими переполнена. Сирт возник третьим лишним, но он не уходил. Он стал расправляться с заказанной для Ландыш рыбой. Вероятно, не от голода, а чтобы заполнить свой рот хоть чем. Раз уж в его речах никто не нуждался, он нашёл применение своему языку. Руднэй отдал Ландыш свою порцию. Рыбы было много, и они стали есть вдвоём из одной тарелки, сев рядом близко – близко друг к другу. Прикасаясь друг к другу губами, измазанными сладким и острым соусом, они и в процессе еды продолжали целоваться.
– Ну что, рыбки? Вы ещё не устали целоваться? – опять влез Сирт. – А что вы делаете по ночам в своей башне?
– Что можно делать в башне? Мы изучаем звёзды, – ответил Руднэй.
– А что они вам обещают в ближайшем будущем?
– Много чего. И в ближайшем, и в отдалённом будущем они обещают нам вечную любовь, – сказала Ландыш.
– Да и тебе тоже, – сказал Руднэй. – Но не сразу, а через полосу тяжёлых препятствий.
– То есть? Без шуток? – Сирт упёрся в Руднэя пристальным и слегка фосфоресцирующим взглядом совы.
– Какие шутки! – Руднэй не отвёл своих глаз, а совиные глаза Сирта заметно угасли. Он заелозил, засмеялся.
– Давай и дальний прогноз, звездочёт!
– Ты уверен, что он прибавит тебе веселья?
– Молчи, – обратилась к Руднэю Ландыш. – Я сама его развеселю. У тебя, Сирт, и у Инары родятся ваши общие дети. Вы с нею будете жить долго и счастливо, но, как оно и бывает расписано для сказочных прогнозов, вам придётся выстрадать своё счастье. Цена будет высока, но вы ни разу о ней не пожалеете потом. Как тебе такой прогноз?
– Невесёлый, поскольку невозможный.
– И невозможное становится возможным! – вдруг пропела Ландыш звонким голоском, с грехом пополам переведя слова древней земной песенки.
Сирт, в отличие от Руднэя, никогда не слышал, как поёт Ландыш. Он сильно изумился и произнёс, – Какой милый щебет ты издала. Но я тебя не понял.
– Куда уж тебе, коли ты тугой не только на ухо, но и на интуитивное восприятие вообще. Как тебе мой прогноз? – Ландыш поняла, что спасение от Сирта только в немедленной атаке на его чувствительное место. – Не пора ли тебе приступить к более активным действиям в отношении своей колючки, наделённой весьма экзотическим цветением? Просто возьми и по-мужски отдери от неё все её колючки. Уверяю тебя, она не окажет тебе сопротивления. Есть такие женщины, которым хочется мужской грубости, а не бархатной деликатности. Инара именно такая. Как ты за столько лет её не понял? Для чего ей колючки? Именно для того, чтобы возбудить агрессивную и превосходящую силу, способную её пригнуть. Она не полюбит ни поэта, ни слюнтяя с букетиком цветов.
– Ого! И это говорит женщина, присвоившая себе самого утончённого из мечтателей, слюнтяя, по её же определению.
– Так я же не Инара. У меня был совсем другой идеал мужчины. И я его нашла.
