а скорее под воздействием какого-то иного зелья. От него несло потом, но не было запаха алкоголя. Он практически засыпал с открытыми глазами. Второй, Инзор, так и затих наверху. Она погасила боковой светильник, включенный ими, и Торин ничего на это не сказал. Финэля пошла в родную каморку, чувствуя себя не в привычном своём доме, а в каком-то бродячем балагане, куда она случайно забрела, и где её оставили по доброте душевной. А завтра могут и выгнать. Сразу и непостижимо мгновенно павильон стал ей чужим и враждебным. Спать под одной крышей с такими вот пахучими конями, да ещё наркоманами, она не желала. Она собрала свой жалкий узелок с кое-каким тряпьём и прежде, чем уйти в ночь, чтобы никогда сюда не вернуться, села на дорожку на нижней галерее, отчего-то радуясь тому, что тут уже не стоит статуя Айры. И Айру, как нагую Ифису на картине, никто не будет смаковать звериными глазами, тыкать в неё звериным половым органом или обсуждать её достоинства вслух, употребляя грязные слова при этом.
Она скорее учуяла, чем услышала, как заскрёб по полу ногами разной длины её бывший возлюбленный. Её несравненный хромоног. Он приближался к ней сзади. Само имя его было для неё табу столько лет, да с тех самых пор, как он её перестал к себе приближать для любви и заменил другими, так что она и не помнила его имени. Он так и остался для неё «хромоног». Он легонько прикоснулся к её плечу, проколов иглой холода.
– Ухожу я, хромоног, – сказала она. – Больше некуда тебе будет приходить. И некому будет тебя приласкать после твоей смерти, поскольку все твои любовницы давно уж умерли. Хотя и неизвестно, так ли это. Я-то жива, а ведь последняя твоя наложница куда как моложе меня была. Вот Ифиса спрашивала, простила ли я тебя? Нет. Не простила. Иначе бы ты и не приходил. – Ответа она не услышала, поскольку сзади никого и не было. Хромоног стоял и умолял её о чём-то, находясь там, где было пространство её души. Душа была непроглядна как ночь, и одновременно она освещалась откуда-то сверху точно так же, как близкий к своей полноте спутник Корби-Эл освещал лесопарк за окнами галереи. Он светил очень ярко, но дорога, по которой и собиралась уйти Финэля, была темна. Она тихо вышла и пошла по ней, удивляясь тому, что отлично видит тропу под ногами, что страха вовсе нет, а на горизонте уже видна светлая завязь будущего утра.
Народные гулянья
Ночное небо, поглощая в себя праздничное ночное освещение улиц, казалось бархатно-фиолетовым. Весёлые, чуточку или сильно ошалелые люди бродили по уличным забегаловкам, плясали на площадях и широких улицах, скрывались во мраке узких улочек, и все без исключения парки шелестели и повизгивали возбуждёнными голосами. Разгоряченные купальщики и купальщицы визжали и гоготали в сиренево-мерцающей реке, протекающей в черте города. Запахи еды и парфюмерии, человеческого пота, истолчённого ногами травяного покрова и гари от костров, зажжённых кем-то на противоположном берегу, где тянулась лесопарковая зона, – всё это оглушило Ландыш, ввело в состояние близкое к панике, хотелось бежать от оргиастических воплей куда подальше. Она бы даже не удивилась тому, что все вдруг стали бы бегать по улицам голыми, но ни один человек не нарушил определённой черты даже в праздничном буйстве. Не было драк, откровенных безобразий, давок, и это говорило о том, что существует скрытый внутренний порядок, кем-то осуществляемый, кем-то охраняемый.
Она держалась за руку Руднэя, прижималась к нему, боясь, что её унесёт живой поток туда, откуда она никогда не найдёт выхода. Что интересно, на Паралее не было никакой музыки. Не было и всё. Ни музыкальных инструментов, ни песенной культуры как таковой, ни нотной грамоты понятно. Это был существенный изъян их природы или следствие такого вот развития цивилизации? Она не знала. А театр и кино были! И живопись, и архитектура – застывшая музыка, и прикладное и прочее великолепное всевозможное искусство существовало. Поэзия была, и нечто, что можно было приравнять к хоровому пению, возникающему скорее спонтанно, если они собирались где-нибудь большими группами для гуляний. Любительница тишины, уединения, она воспринимала накладывающиеся друг на друга звуковые и прочие вибрации, наполняющие окружающее пространство, как хаос, вызывающий в ней рассредоточение и непонятное опьянение диковатым чужим весельем.
– Уйдём! – просила она, – мне не нравится тут.
– Пережитки диких времён, – вздыхал он, – стремление к былому единению коллективного духа и неумение это сделать. Мне тоже тут не нравится. Мы с тобою только попробуем очень вкусную рыбу в одном месте. Её готовят в особом сладком и остром соусе. А то я голоден с самого утра.
Ландыш тоже хотела есть. И пить. Они вышли к берегу. На утрамбованной заранее площадке, посыпанной мелкими, хрустящими под ногами камушками, стояли столики под нежно-лиловыми тентами, увешанными светильниками. Сам прибрежный дом яств внутри был пуст, вся мебель была вынесена за пределы помещения. Да никто и не хотел влезать внутрь зданий. Там работала только кухня. Служители выносили оттуда еду для желающих. Кто-то, подумала Ландыш, работает даже в дни всенародных празднеств. Тут было и тише и прохладнее. Чуть в стороне она увидела ажурный мост, красиво выгнутый над рекой, по которому можно уйти в лесопарковую зону.
– Погуляем потом по мосту? – спросила она, расправляя своё праздничное платье с нежными цветами по лазурному полю. На Руднэе была также светло-бирюзовая рубашка с белым воротником и белыми пуговицами, от чего он выглядел по мальчишески. Милым благопристойным мальчиком.
– Не только погуляем, а и пойдём в парк…
– Нет. Там толчея не пойми кого, а в то же время темень непроглядная. Я не хочу.
– А я хочу…
– Бродить по темени с высокой вероятностью наткнуться на чужие собачьи свадьбы?
– Зачем ты так? Там люди отдыхают и, возможно, уединяется кто и для любви. Разве ты того не хочешь?
– От чего мне отдыхать? Я и не устала. Когда бы я и успела? Я стала настоящей бездельницей-принцессой. Как моя Виталинка о том мечтала… «И я! И я буду принцессой»! – Ландыш прижала ладони к лицу, стараясь не заплакать.
– А любить тебе не хочется?
– На природе? Нисколько. Мне это напоминает мою Родину. Там я насмотрелась такого! На пляже, в морской воде, в садах, в цветах и траве… А я была тогда нисколько не взрослой. Наши девушки и женщины буквально головы теряли от появления мужчин на планете. А те почти всегда только транзитом, почти всегда на короткое время, и всегда, уже без
