Ознакомительная версия. Доступно 70 страниц из 346
С мамой постоянно ссорилась Ира, с которой она жила до второго ареста. Возникали тяжелые ссоры и у нас с мамой, когда мы жили в ссылке. Недружно жили они и с Мариной последние годы… Мама очень страдала от этого, чувствовала себя одинокой и обиженной[1877].
В 1944 году Светлана Осинская поехала на свидание с матерью, Екатериной Михайловной Смирновой, в соликамский лагерь к северу от Березников. Она остановилась у подруги матери Эсфири, которая недавно освободилась.
Когда мама пришла в первый раз, мы обнялись и стояли молча с минуту. Эсфирь плакала. Но уже в эту минуту я ощущала в себе, а может быть, и в маме? – фальшь! Мы не виделись семь лет. Я так была далека от нее, все мои интересы в Москве, где я учусь в институте, там дружба, казавшаяся необыкновенной, там отчаянная, безнадежная, но яркая влюбленность, там увлекательная работа в семинаре по античной истории, мой доклад о тирании Писистрата – я об этом докладе говорю маме и Эсфири и вижу, что они просто недоумевают, а мама осторожно спрашивает: «А это интересно кому-нибудь, кроме тебя?» Я чувствую, что все это, поглощающее меня целиком, им не интересно, восторги мои непонятны и не могут быть понятны, ведь они связаны с делами и чувствами, о которых я не хочу, сразу поняла, что не хочу говорить, раз им все равно! У меня свой молодой, далекий, свободный, эгоистичный мир, совсем не счастливый, но все-таки полный. Наверное, им, лагерницам, все это представлялось просто безумием – то, чем я живу, чем восхищаюсь. Тирания Писистрата…[1878]
В 1945 году у Екатерины Михайловны закончился срок. Ей было пятьдесят шесть лет. Она хотела остаться в лагерном лазарете в качестве вольнонаемной, но поселок закрыли, и ей пришлось уехать. По словам Светланы: «Жить в Москве можно только тайно. И где? Там, где живу я, у папиного брата Павла? Так невозможно было это, и нежеланна она была здесь. У знакомых – долго ли протерпят? А на что жить, как работать, где?» У нее не было ни московской прописки, ни сил на поиски. «Восемь лет, проведенные там, сломили ее, она вернулась совершенно иной, чем знали ее до ареста, и только бледные отблески прежнего блеска виделись в ней. Те, кто ждал ее возвращения к прежней живой жизни, были разочарованы – не было в ней жизни, а только желание как-нибудь прожить. «Раз живем, надо жить», – говорила она часто, и в этих словах звучали горечь и безнадежность»[1879].
Инна Гайстер. Тюремные фотографии. Предоставлено Инной Гайстер
«Очень скоро стало ясно, что мама никому не нужна и лучше ей как можно скорее уехать». Ей нашли место учетчицы на молокозаводе под Угличем, и в начале 1947 года Светлана побывала у нее. «Холодная зима. В длинном бараке со слепыми окнами у нее крошечная комната. За стенами соседи, и слышно все, что там делается. За дверью беспрерывно кто-то ходит, ругаются матом, в темном коридоре дерутся пьяные»[1880].
В конце 1948 года Советский Союз вновь перешел на осадное положение, и некоторые недавно освобожденные «члены семей изменников родины» были повторно арестованы и отправлены в ссылку. Тогда же были арестованы и сосланы некоторые из их повзрослевших детей. Майя Петерсон (22 года), Инна Гайстер (23) и дочь Татьяны Мягковой Рада Полоз (24), были арестованы в один день (23 апреля 1949 года) и оказались в одной камере. Несколькими часами ранее Инна Гайстер защитила диплом. Молодой человек в сером драповом пальто и красном шарфе, который пришел в университет ее арестовывать, дождался конца защиты и отвел ее на Лубянку. Рада Полоз всю войну проработала медсестрой на санитарном поезде, а потом поступила в Бауманский институт. Майя Петерсон «испытала чувство огромного облегчения при мысли, что теперь не надо сдавать сессию, готовиться к экзаменам по латинскому и греческому языку, античной драматургии, писать курсовую работу по Аристофану». Все были приговорены к пяти годам ссылки как «социально опасные элементы». Майю сослали в Сибирь, Инну и Раду – в Казахстан[1881].
* * *
Потребность в соблазнении дочерей врагов народа резко снизилась. По воспоминаниям Анатолия Грановского, в декабре 1944 года его вызвал Андрей Свердлов. «Он сидел неподвижно, как окоченелый труп. Живыми были только его яркие, сверлящие глаза. Я стоял перед ним по стойке «смирно»… Попросить посетителя присесть было не в его стиле». Грановский получил новое задание – стать православным священником. Делать этого он не хотел, работой провокатора тяготился, от очередного объекта «разработки» (она же «изголодавшаяся, презираемая и постылая любовница») смертельно устал. Желая спастись от «садиста Свердлова», он написал заявление о переводе обратно в Четвертое управление, сославшись на желание выполнять настоящую «мужскую работу» под командованием Павла Судоплатова. На следующий день Свердлов вновь вызвал его к себе[1882].
Он принял меня с преувеличенной вежливостью, слегка кланяясь и жестом приглашая сесть. Я остался стоять.
– Итак, – сказал он, – бравый капитан Грановский не считает Второй отдел подходящим местом для работы? Он предпочел бы заниматься мужским делом? Любопытно, что он считает мужским делом…
Я не отвечал.
– Пожалуйста, не судите комиссара Судоплатова слишком строго за то, что он не удовлетворил вашей просьбы. Боюсь, что вам придется продолжать выполнять приказы. Мои приказы. – Шутовской сарказм вдруг сменился тихой яростью. – Вы свободны. Если это повторится, будете наказаны[1883].
Анатолий Грановский, 1944 г.
В ту же ночь Грановский уехал в Минск, а потом в Киев, под защиту Четвертого управления. По ходатайству одного из бывших преподавателей школы диверсантов комиссар госбезопасности Украины Сергей Савченко направил его в Ужгород для вербовки агентов среди беженцев. Главным направлением работы был шантаж остающихся в СССР родственников; процент завербованных среди эмигрантов был, по свидетельству Грановского, чрезвычайно высок. «В Закарпатской Украине было достаточно венгров, поляков, чехов, румын, словаков, евреев, русинов, украинцев и австрийцев, которые отлично подходили для этой роли». Грановский хорошо себя зарекомендовал и был оставлен в украинском НКВД. В апреле 1945 года он получил задание жениться на одной из богатейших женщин Ужгорода и выехать с ней на запад, но операция не удалась из-за хронического алкоголизма невесты. В мае 1945 года он ездил в Берлин за архивом киевского НКВД, а зимой и ранней весной 1946-го руководил шпионской сетью в освобожденной Праге. В конце апреля его откомандировали в качестве секретного сотрудника на советское торговое судно, отправлявшееся в Западную Европу. 21 сентября 1946 года он сошел на берег в Стокгольме и предложил свои услуги американскому военному атташе. Офицер разведки, прилетевший из штаба Объединенного командования в Берлине, нашел историю Грановского неубедительной и передал его шведским властям, которые посадили его в тюрьму. В середине октября его посетили советский посол и консул. Когда он ответил отказом на их уговоры вернуться в СССР, они спросили, не хочет ли он передать что-нибудь матери и двенадцатилетнему брату Владимиру. Он (согласно его мемуарам) ответил:
Ознакомительная версия. Доступно 70 страниц из 346
