продавать? Что же Ола-то сказала?
– Ей противна наша усадьба. То есть её ничтожный осколок. А я хочу жить в столице, в огромном каменном доме, где живут самые властные и умные люди страны. Чего тут в глуши мне сидеть? Или в пруду купаться прикажешь среди мусора и тины? Я теперь на производство не хожу. Имею право решать сама вместе со своим мужем, работать мне или детей растить.
Финэля не верила своим ушам. Она смотрела на разукрашенные стены, по которым бегали тени неведомых существ, – это были тени от ветвей деревьев, раскачиваемых ветром за витражными окнами. Она смотрела на нагую Мать Воду, купающуюся на одной из настенных фресок, в чьём облике художник изобразил юную Ифису, тоненькую и розовато-белую как лепесток в свои пятнадцать лет. Да. Аристократам позволялось всё в те времена. Покупать девушек, строить такие павильоны десятками для любой из них, наполнять хрустальные воды рукотворных прудов разноцветными рыбками и иметь во владении необозримые парки, да собственно и целые леса с настоящими озёрами и островами. Тот лес, где Финэля по сию пору собирала травы и коренья, тоже принадлежал некогда отцу Айры, а забрал всё Ал-Физ, бывший среди аристократов на грани того, чтобы упасть в обездоленные низы.
Финэля задумалась, а влияло ли несметное богатство её возлюбленного, его огромная власть на силу её любви к нему? И ответа она не находила. То были другие времена, страшные и мощные по наполняющим их страстям, чудовищно –контрастные, где чернота и ослепляющая яркость не смешивались во всеобщую серость, каковой был для безмерно уставшей старухи окрашен весь мир сегодняшний. Аристократы – они были для неё как люди-боги, боги прекрасные и боги ужасные, даже если их зримые уродства от вырождения и проявляли себя в иных из них. Богам же можно всё. Любить сегодня и забывать завтра любую понравившуюся девушку, топтать человеческое достоинство всякого, кто не они. Есть из драгоценных блюд свои дармовые яства, и презрительно плевать в глиняную тарелку с трудовым хлебом. Осмеивать скромную чистоту бедняка и кичиться своим вызолоченным барахлом. Социальная задавленность, длиною в целую её жизнь, сделала её воззрения одномерными, не подлежащими ни исправлению, ни развитию. И высшее благо в виде социальной справедливости, чему радовалось большинство, что меняло для людей даже качество небесного светила, – оно стало светлее и теплее, не затронуло сознания Финэли никак. Тот же Тон-Ат, некогда общаясь с женщиной, обладающей тонкой наблюдательностью и врождённой чувствительностью ко всему живому, шлифовал лишь одну из граней самородка её души, никогда не затрагивая тем социально-злободневных. Возможно, он считал, что ей и ни к чему, возможно, ему было не до того в силу огромной занятости, и не мог он давать всякой случайной и временно-прибившейся собеседнице универсального образования. А кроме Тон-Ата никому она была не интересна. Она была функция, универсальная домашняя машина в богатом интерьере, – её ценили, но с нею не разговаривали. По-настоящему к ней была привязана дочерней привязанностью только Рамина, – тоненькая щепочка от вырубленной аристократической рощи.
Поэтому Финэле её жалела и, глядя на мир с этих позиций, с позиций тех утрат, что понесла Рамина. Она была солидарна с тем, что и говорил муж Рамины. Но сам Кэрш-Тол нисколько симпатичнее от того не становился. Тут было некое раздвоение в ней самой. Как представитель простого сословия она была рада эпохальным переменам, как заменитель матери Рамины – нет.
– Не уйду я никуда. Тут умру. Скоро уж. Потерпи чуток. Попроси этого… – Финэля даже не захотела произнести имени мужа Рамины.
– Ладно. Порадую уж тебя. Те люди согласились, чтобы ты осталась им за уборщицу. Они же мужчины. Неженатые. Если тут не убираться, так они за месяц превратят мой павильон в мусорную свалку. Они так и сказали, что служанка им не помешает, а наоборот. Где теперь служанку найдёшь, чтобы бесплатно, за одну кормёжку? А кормёжка, Финэля, будет такая, что и я не каждый день так ем. Богатые парни. Только я сама не хочу тебя тут оставлять. Я же хочу тебе заслуженного отдыха. Соглашайся Финэля на дом дожития. Я отвезу тебя к Оле, а то ты не дойдёшь сама. – Рамина загрустила. Она сказала «мой павильон», а он уже продан.
– Так сколько же их будет? Новых жильцов, – в ужасе спросила Финэля, не веря в такое вот несчастье.
– Два брата – близнеца. Инзор –Ян и Торин-Ян. Люди не бедные, но думаю, далёкие от аристократизма в любом понимании этого слова. Насколько я понимаю, грубоватые они. Но тебе и лучше. Ты же простая, и они такие же. Ты сразу найдёшь с ними общий язык.
– Кормёжка! Будто я собака какая, что только о кормёжке и печалуюсь, да о конуре с подстилкой. Не надо меня к Оле везти. Не нужна я ей! Тут умру.
– Я знала. Потому я и упросила Кэрш-Тола тебя тут оставить. Ты и в контракте прописана. За это была снижена цена на павильон. Тебя нельзя выгнать. Знай о том.
– Продаётся роскошный павильон. Недорого, но со старухой в придачу,– мрачно пошутила Финэля, поразив Рамину своим интеллектом. – Найти бы мне Тон-Ата. Он бы нашёл мне местечко. Он один относился ко мне по-человечески, – добавила старуха.
– Тон-Ат? Разве ты его знаешь? – Рамина растерялась. Она долго что-то соображала. – Кто он такой, Финэля? Мой муж сказал, что никто не знает доподлинно, кем он являлся в действительности. И жив ли такой человек в настоящее время. Ведь он уже давно был старым. А я сама его видела тогда в «Ночной Лиане». Его, так мне тогда показалось, боится даже Сирт. А Инара? Кажется, она называла его отцом. И тот очень красивый парень, в кого влюбилась Лана, тоже называл его отцом. У того Тон-Ата были дети? Была жена? Но если совсем уж точно, я плохо помню, таковым ли было его имя. Кажется, к нему никто не обращался по имени.
– Тон-Ат был врачом. Поэтому твой муж его и знал, когда в своей юности изучал врачевание. Когда-то была у Тон-Ата и жена. Очень юная и красивая аристократка, но из рода изгоев своего сословия. Потом она его бросила. Или он не захотел её простить, ведь она полюбила другого. Ола хорошо её знала. И когда я спросила, а где она теперь? Ола показала мне на небо. Я спросила, неужели, умерла? Она ответила, нет! Нет! Она просто ушла за пределы нашего мира. А за пределами нашего мира есть другие миры. Но вот откуда у старого Тон-Ата появился сын,
