— Габриэль? Синьорина Миранди? Не может быть! Какой приятный сюрприз! — навстречу ей из коляски вышел мессир Форстер собственной персоной.
Почему-то бросилось в глаза, что он безупречно одет. Светло-коричневый твидовый сюртук, зелёный жилет, трость и шляпа, сапоги из отличной кожи — Форстер выглядел, как щеголь, собравшийся на светский приём, и на этом контрасте Габриэль вдруг стало стыдно за свой неизменно-синий плащ, в котором она регулярно отправлялась за покупками. Может, ничего плохого в плаще и не было, но от сырости, грязи и бесконечной чистки ткань внизу выцвела, став почти серой. И это было полбеды, но сегодня она и перчатки надела для походов за покупками, а от частого соприкосновения с овощами в лавках и шершавой ручки корзины, вид у них тоже давно стал убогим. И о том, чтобы подавать в такой перчатке руку синьору даже речи идти не могло.
Хотя, конечно, Форстер не синьор, но от этого было лишь хуже. Габриэль вспомнила её прошлый конфуз с перчатками на свадьбе Таливерда, и почувствовала унижение и злость.
Именно этот разодетый франт с довольной улыбкой — он источник всех несчастий, что обрушились на неё в последнее время.
…И послали же Боги его в такой неподходящий момент!
Габриэль вцепилась обеими руками в корзину, чтобы избежать приветствий с поцелуями вежливости, и ветер, улучив такой момент, тут же сорвал шляпку. Она забилась за спиной, как пойманная в силки птица, схваченная синими лентами.
— Синьорина Миранди! Добрый день! — Форстер удержал одной рукой свою шляпу, а другой, не мешкая, забрал у Габриэль корзину. — Позвольте, я вам помогу.
Она хотела корзину не отдавать, но та предательски выскользнула из закоченевшей руки.
— Пойдёмте в коляску, я вас подвезу.
— Не думаю, что нам по пути, мессир Форстер, — ответила Габриэль зло, водружая шляпку на место и потуже затягивая ленты.
— Вы же не знаете, куда я ехал? — улыбнулся Форстер.
— Вы ехали вниз по улице, а я шла вверх, чего же тут знать? Это, конечно, мило, что вы решили меня подвезти, но я уже почти пришла и к тому же, мне нравятся прогулки, — ответила она резко.
— Да у вас губы синие, уж простите, синьора Миранди, а нос красный. И в этой корзине обед на целую армию, вы, что же, тащили её по всей Дориатти? — усмехнулся Форстер.
— Вам-то какое дело?
— Это всего лишь вежливый жест, синьорина Миранди. Я вас просто подвезу, — он снова усмехнулся, — клянусь, руку и сердце предлагать не буду.
Если до этого у Габриэль был красным только нос, то теперь краской залились ещё и щёки, она вспомнила их последний разговор в розовом саду и задалась вопросом: да что же не так с этим Форстером?
Любой южанин после такого разгромного отказа со стороны девушки, проехал бы в коляске не то что не глядя — свернул бы на другую улицу, а с этого гроу как с гуся вода, будто и не было ничего. Стоит, улыбается, словно они лучшие друзья, внезапно встретившиеся на улице. Да ещё и шутит.
…И чего он такой довольный? Провалился бы он на месте!
Гордость и злость подсказывали забрать корзинку, и молча развернувшись, уйти с высоко поднятой головой. Но закоченевшие ноги и руки мечтали лишь о том, чтобы сесть в эту новенькую коляску и оставшиеся пару кварталов до дома проехать, укрывшись от ветра. Это было благоразумно. И благоразумие победило гордость.
Они ехали медленно, даже слишком медленно, и Габриэль подумала, что Форстер специально попросил об этом возницу, но возражать не стала. Толстый плед укрыл её ноги, и это обстоятельство пересилило все возражения.
На втором сиденье, рядом с Форстером, лежали многочисленные коробки из магазинов, расположенных на виа Россо — улице алертских модниц, и судя по всему, в них были платья. Поверх лежала картонка для шляпы, и рядом — что-то упакованное в розовую бумагу, аккуратно перевязанное лентами. Было понятно, что весь этот ворох подарков предназначался женщине.
Габриэль почему-то стало неприятно, как будто эти коробки смотрели на неё с немым укором, и она, отвернувшись, принялась разглядывать дома.
— Как поживаете, синьорина Миранди? — спросил Форстер церемонно, и как будто с некоторой издёвкой.
Он пристроил трость справа от себя, и скрестив руки на груди, принялся рассматривать Габриэль.
— До того, как встретила вас — весьма неплохо, — ответила она, засунув руки под плед и спрятав там свои позорные перчатки.
Его взгляд она проигнорировала, дома по правую сторону улицы были гораздо интереснее.
— Как проходит зима в столице? — продолжил он вежливую беседу.
— Утомительно, по правде сказать. Слишком много развлечений, — произнесла Габриэль саркастично, и посмотрев искоса, спросила: — А как ваши дела, мессир Форстер? Как ваши овцы? Все ли в добром здравии?
— Спасибо, синьорина Миранди, они вполне здоровы, — улыбнулся Форстер, продолжая её рассматривать.
От этого взгляда ей стало не по себе. Мужчина не должен так внимательно разглядывать малознакомую женщину. Ладно бы студенты с Гран Орсо с их манерами — что с них взять! Но этот гроу прекрасно знал, что подобный взгляд неуместен в таком тесном пространстве коляски. Он знал, что её это смутит, но как будто наслаждался этим моментом. Что же, он нисколько не изменился. Понятно, что её жалкий вид доставляет ему удовольствие.
Его улыбка будто кричала — посмотрите, синьорина Миранди, что вы потеряли!
— А как ваши дела с Торговой палатой? Удалось ли вам жениться на какой-нибудь дурнушке из бари? — Габриэль кивнула на коробки и добавила: — Похоже, что удалось. Вижу не понадобилось даже дюжины шляпок — обошлись одной?
— Спасибо, за беспокойство, синьорина Миранди. Как оказалось, не все южные девушки разделяют ваши жёсткие принципы, — парировал он с улыбкой.
— Тем лучше для вас, мессир Форстер. Не так ли?
— Как видите — я не жалуюсь, — он развёл руками, — ну, а вы синьорина Миранди, удалось ли вам найти настоящую любовь? Ту, что «отныне и вовеки веков»? Могу ли я поздравить вас с долгожданной помолвкой? И кстати… как здоровье капитана Корнелли? Давно о нём не слышал.
Это было больно. И обидно. Габриэль окинула Форстера холодным взглядом, отвернулась и решила больше не отвечать, надеясь, что и он тоже не станет упорствовать в расспросах.
С того злосчастного дня, когда она отказала Форстеру в розовом саду, капитана Корнелли она больше не видела. Франческа сказала, что его отец — генерал Корнелли, который тоже присутствовал на свадьбе, был очень зол на своего сына за эту выходку, ведь король сильно не одобрял дуэли чести. Генерал кричал, обещал сорвать с сына погоны и услать в самую страшную дыру на севере, какую только сможет найти. И на следующий день, не дав ему даже окрепнуть после ранения, отправил обратно в экспедиционный корпус. Если и был шанс на то, что эта дуэль может подтолкнуть капитана к тому, чтобы предложить ей руку и сердце, то с его отъездом она совсем растаяла. А самые худшие кошмары Габриэль обрели реальные очертания
