Лодка сползла с отмели, а мистер Силкин не заметил, он в этот момент всей душой тянулся к ветчине. И еще раз толкнул ногой то место, где только что была лодка. Со стороны могло показаться, что мистер Силкин валяет дурака: пнул пустой воздух, закачался (а рука тянет ко рту ветчину и физиономия блаженная), не удержал равновесие и плашмя рухнул в воду.
Блинков-младший, сдав лодку задним ходом, разворачивался на середине протоки. Надо было вернуться за Иркой, а потом как-то прорываться мимо мистера Силкина вниз по течению.
– Не спеши! – крикнул вслед ему мистер Силкин, он сидел по шею в воде, подняв над головой шмат ветчины и банку. – Не спеши, Дмитрий Блинков! Тебе не к кому спешить, твой папа разбился на вертолете!
Глава XV. Нет, это неправда!
Папа, тихий папа в очках, не было на свете человека вежливее тебя. В самых скандальных случаях, когда другие люди, даже воспитанные, срывались и говорили «Дурак!», ты говорил: «Мне кажется, вы не все поняли». Вместо «Отвяжись!» ты говорил: «Ваш вопрос ниже уровня полемики» – и замолкал, и, если мог, уходил от приставалы. Мама, случалось, ругала тебя за такие манеры. Она это называла виктимным поведением. Попросту говоря, ты вел себя так, что всем казалось, будто бы тебя легко обидеть. Хотя на самом деле, ради справедливости добавляла мама, с папы где сядешь, там и слезешь. Так оно и было.
Однажды Блинков-младший сам видел, как ты расправился в троллейбусе со здоровенным хулиганом. Ты просто поднял его, как мешок, за шиворот и за брючный ремень и громовым голосом потребовал остановить троллейбус. Водитель послушался, что само по себе можно считать маленьким чудом. Пока он тормозил, а изумленный хулиган тряпкой висел у тебя в руках, ты направо и налево извинялся перед пассажирами. «Я прибегаю к насилию только потому, что исчерпал другие средства убеждения», – сообщил ты, выбросил хулигана в открывшуюся дверь и забыл о нем прежде, чем троллейбус поехал дальше.
Знакомые женщины завидовали маме, что у нее такой удобный в домашнем хозяйстве муж, который ест что дают, носит что купили и не ругается из-за того, что мама все время готовит один и тот же борщ в скороварке. Все правда: ты считал такие вещи ерундой, на которую не стоит отвлекаться. Но соседки не знали, что у тебя в жизни были главные вещи, которых ты не уступал никому.
Они не знали, что когда тебе стал нужен компьютер, ты преспокойно продал свадебные серебряные ложки. Ни одна знакомая женщина не простила бы такого своему мужу, а мама даже не вздохнула по своим любимым ложкам. Она-то знала, что компьютер тебе нужен, чтобы работать дома, а работа – как раз та главная для тебя вещь, и тут уж спорить бесполезно, ты все равно поступишь по-своему.
Над тобой посмеивались все, кому не лень, и ты сам над собой посмеивался. Жена-контрразведчица и муж-ботаник, добрый такой рохля – очень смешно. Эти самые «все, кому не лень» понятия не имели, что на своей ботанической работе ты погибал от жажды в пустыне, тонул в болотах и как-то раз двести километров нес по тайге своего напарника, который сломал ногу.
Они понятия не имели, что ты воевал в Афганистане.
Ты не любил об этом рассказывать, а если спрашивали, отшучивался, что служил в ботанических войсках и всю свою службу прособирал гербарии.
Но один раз ты пришел домой поздно и от тебя пахло водкой. Ты молча сидел на кухне и дымил крепкими дешевыми сигаретами, хотя вообще-то не курил, а потом вдруг сказал: «Нет смерти достойнее, чем солдатская смерть», и в глазах твоих стояли слезы. «Плевать, – сказал ты, – на бездарных правителей, которые сами не знают, зачем послали тебя воевать. Просто в какой-то момент это становится твоим личным делом, и ты ложишься с пулеметом у дороги, не думая о патронах, потому что товарищи и так оставили тебе все, что могли. И либо умираешь, либо живешь гордо». Мама увела тебя спать и укладывала долго, как маленького, а потом вернулась на кухню и тоже стала курить сигареты из оставленной тобою пачки. Она сказала, что ты сегодня похоронил товарища, который был ранен давно, а умер вот теперь. А Блинков-младший ляпнул: это, мол, папа-то – с пулеметом у дороги? Он тогда считал, что все герои должны быть как Шварценеггер и обязательно с орденами. «Конечно, – сказала мама, как будто не заметив грубости и глупости единственного сына. – Конечно, папа. С пулеметом у дороги. Стал бы он трепаться о таких вещах».
Вот какой ты был, папа. Тихий и смелый. Бывалый и нехвастливый. Мягкий как пух и твердый внутри как железо.
А теперь тебя нет.
И твой сын далеко, далеко от дома.
Блинков-младший не плакал. Сердце застыло тяжелой колючей ледышкой, и эта ледышка при каждом ударе корябалась в груди. Он удивлялся, почему ледышка еще бьется. Лучше бы она остановилась навсегда.
Лодка ходила кругами; мистер Силкин по пояс забрел в воду, дождался, пока лодка не подплыла к нему, и схватился за борт. Блинков-младший подумал, что еще не поздно газануть и удрать от мистера Силкина, но ничего делать не стал. Мистер Силкин подтянулся и плюхнулся в лодку, пузатый и мокрый, как лягушка.
– Поплыли, – сказал он. – Чего уж.
– Надо вернуться за Иркой, – сказал Блинков-младший. – И вы все врете.
Мистер Силкин не ответил. Спотыкаясь о разбросанные в лодке вещи, он стал перебираться на корму к Блинкову-младшему. Вода лила с него ручьями.
– Вы все врете, – повторил Блинков-младший.
– Мне нечего тебе сказать, Митя, – вздохнул мистер Силкин. – Если тебе так легче, считай, что я вру.
Он подсел к Блинкову-младшему и деловито распорядился:
– Пусти-ка, теперь я лодку поведу. Отдыхай, Дмитрий Блинков, потом поговорим.
Вернулись за Иркой. Она сидела на дереве, развесив по сучкам свои кроссовки и грязнющие белые носки, и сразу стала жаловаться, что без мыла совершенно невозможно стирать. А потом ойкнула и уставилась на мистера Силкина.
– Папа погиб, – сказал ей Блинков-младший.
Ирка побледнела так, что губы у нее стали серые.
– Твой папа?
– Мой, мой, успокойся, – зло сказал Блинков-младший. – Разбился на вертолете.
– Я только подумала… – пролепетала Ирка, глядя на мистера Силкина. Было ясно, что она подумала: последние два дня мистер Силкин жил не как они, в индейском шабона, а на вилле с телефоном. Он мог знать про полковника Кузина то, чего Ирка еще не знала.
Блинков-младший улегся на расстеленную палатку и стал смотреть в небо. Пустое было небо и неглубокое. Как будто нарисованное на бумаге. Иногда в нем проплывала нависшая над водой ветка.
Боковым зрением Блинков-младший видел какую-то прозрачную козявочку. Присмотреться к ней было невозможно, двусмысленная козявочка уплывала от прямого взгляда. Стало быть, она была у него в глазу – микроскопическая соринка или царапинка. Но Блинкову-младшему хотелось думать, что это высоко-высоко, чуть пониже космоса, парит гигантский аэростат размером с Москву или еще больше. Вместо гондолы к аэростату подвешен целый остров, только его не видно издалека. Там в круглобоких домах без углов живут ученые. Они давно уже открыли секрет Уртики сарматской принцессы и стали бессмертными. Потому что им не мешали всякие гады. А когда у них появилось сколько угодно времени для работы, научные открытия пошли прямо косяком! Они научились выращивать себе дома – кто из арбузов, кто из тыкв, кому как нравится. Одинокие старички так вообще живут в маленьких дынях, а у кого много детей, тот выращивает себе дом побольше. Сердцевину выедают, а корка засушивается, и потом в нее вставляют окна и двери.
