Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
Чувство свободы – чувство очень и слишком простое. Простое до жути. Если сегодня я допущу, чтобы ограничили свободу соседа, завтра свободы станет меньше у меня. Первые пандусы в Сан-Франциско строили по ночам глухие люди. Американским глухим мешало отсутствие пандусов на американских тротуарах. Они выходили по ночам с лопатами и тачками и строили запрещенные съезды для колясок. Муниципальные власти эти запрещенные цементные пандусы, разумеется, разрушали, но на их месте устанавливали металлические, разрешенные.
Сколько здоровых в физическом плане людей поддержали пикеты перед московским метро? Сколько времени могли простоять инвалиды в колясках на одном месте одни?
Такие странные люди эти американцы и бельгийцы.
Мир устроен с огромным запасом юмора. Кто-то стоит на морозе в ожидании очередного клиента. Кто-то сидит в теплой квартире с рюмкой чаю перед компьютером. В инвалидной коляске. Бессмысленно рассуждать, невозможно сравнивать. Я предпочитаю иметь то, что имею. На мороз не хочется. Я не завидую той, ждущей клиента, и надеюсь, она не завидует мне. И встречаться с ней мне абсолютно не хочется. То, что я могу дать, ей не нужно. В лучшем случае она захочет только денег. Того, что я хочу, у нее нет. Это выбили у нее опытные палачи, выдул уличный ветер.
А с другой стороны, мы похожи. В газетных статьях инвалид, бомж и проститутка – вещи одного порядка. Так же, как и она, я знаю, что такое презрительные взгляды «нормальных» людей. Я такой же изгой, как и она. Я не могу и не хочу использовать преимущество денег, чтобы получить что-то от женщины против ее желания. Всегда удивлялся вместе с Оводом из детской книжки желанию рабов иметь кого-то в подчинении. Да и невозможно это. Абсолютно невозможно купить секс за деньги. Если поставить себя на ее место и спросить: а я бы смог за деньги? Я уверен, что нормальный мужчина на подобный вопрос не станет отвечать. Он-то, конечно, купить секс может, но продавать себя – ни-ни, ни за что. Два подхода. Та, что себя продает, – проститутка. А тот, кто покупает другого, никаким плохим словом не называется. Он – нормальный человек. Просто сходил к проститутке. Что тут такого? Как на зоне. Тот, кто подставляет, – педераст, петух, плохой человек, изгой. А тот, второй, который пользуется чужой беспомощностью, ничего себе так, обычный человек. Но в том-то и дело, что я – не как все. Я парализованный человек. Я не полностью мужчина, не на все сто процентов. Я могу себя представить на ее месте. Как представлю – страшно становится. Да и представлять-то особой необходимости нет. Не на панели, так на паперти я вполне мог бы очутиться. Вот смог бы я милостыню просить? Смог бы просто сидеть на улице и просить у прохожих деньги? Наверное, смог бы. Но не уверен. Не люблю просить. Мало того, что просить не люблю, не люблю, когда просят. Нет. К самим нищим у меня нет отвращения, но нищенство как явление мне не нравится. Когда вижу нищих, сразу представляю себя на их месте. Как будто это я сам сижу и прошу у прохожих разрешения на жизнь.
И потом, цена. Вот Клеопатра тоже, говорят, себя продавала. Просила жизнь за ночь. Мне кажется, не дорого. Вполне допускаю, что Клеопатра именно столько и стоила. Для кого-то. Но не для меня, конечно. Смотрю в зеркало. Не Аполлон. Руки кривые, торс костлявый. Нос горбинкой. А ноги? Ноги вообще никуда не годятся. Две тонкие палочки. Сколько стою я? Вот вывел кто-то не очень умный простенькую формулу: девяносто, шестьдесят, девяносто. Что у меня может быть девяносто? Что измерять? Что на что умножать, как делить и куда складывать полученные цифры? Объем груди значения не имеет, грудь измеряют у женщин, а я мужчина. У мужчин измеряют не это. У мужчин измеряют рост. Так роста у меня тоже нет. У меня есть длина. Как у змеи. Я в длину чуть больше полутора метров. Нет, я согласен, что полтора метра – это очень мало. Пусть я не дорого стою. Но хоть сколько-то ведь стою! Никак не меньше нуля. Если я плачу женщине, получается, что я отрицательную цифру стою. Не может такого быть. Я три языка знаю. У меня глаза латиноамериканца. Не может латиноамериканский взгляд совсем ничего не стоить. А мозги? Я ж ну просто очень умный. Я сказок знаю больше Шахерезады. А если и меньше, то все равно я успел бы придумать сказку за ночь. У меня душа есть. Моя душа очень много стоит. Я знаю, что есть люди, которые совсем-совсем в душу не верят. Пусть их. Мне все равно нравится верить, что у меня есть душа. У меня так мало чего есть, пусть будет душа в придачу. У меня сердце есть. Оно не совсем здоровое, мое сердце, но оно есть. Я точно знаю, мне испанский хирург сказал. Он сказал, что я еще очень долго могу прожить. Не стану я свою жизнь отдавать.
Каждому свое. Каждый сам перед собой отвечает. Я поступаю так, как мне поступать легче. Мне гораздо проще пива с креветками купить за деньги. Чисто теоретически я допускаю, что кому-то на свете может однажды стать так плохо и одиноко, что захочется купить раба на пару часов. Не знаю, не уверен. Или мне еще никогда в жизни не было так плохо, как тому гипотетическому человеку, или мозги у меня неправильно устроены. По-моему, лучше пива с друзьями выпить. Друзья, конечно, всегда за пиво заплатят, если совсем плохо. Но мне больше нравится, когда каждый сам за себя платит или когда я плачу за все.
А если нет у человека друзей? И денег на пиво у человека нет? Как быть тогда? Сложно себе представить такое. Убогий это человек получается, ущербный какой-то. Хоть один друг у каждого есть. Или не у каждого? Лично я таких людей не встречал, чтобы совсем без друзей были. Даже у самых плохих людей были друзья. А если все-таки? Если задуматься и решить вопрос одиночества на правительственном уровне. Выделить ему деньги на пиво законом, одобренным парламентом. Или прямо пивом ему выделить. От пивзавода, безвозмездно и благотворительно. Но тогда и друга ему придется выделять.
Только вопрос: друга где взять для убогого? В парламенте? На пивзаводе? Или прямо-таки сразу из анонимных алкоголиков?
Мое тело
У меня хорошее тело. Нормальное. Мне подходит. К чему рассуждать, колебаться? Другого тела у меня все равно нет и не будет. Приходится жить с этим. Оно меня устраивает, тело. Нет, на самом деле, я не шучу. Можно было бы пожаловаться – наверное, бывают тела и получше, но я не буду. Мое тело работает, грех жаловаться.
Я парализован. Ноги не ходят. Зачем человеку ноги? Иметь здоровые крепкие ноги очень удобно. Ноги много для чего в жизни нужны, но если отбросить все неважное и не совсем значимое, то получается, что ноги человеку нужны главным образом для того, чтобы приближаться к другим людям. Есть люди с ногами и без ног, одни не хотят приближаться к другим, другие используют ноги только затем, чтобы стать выше. Это жаль.
Мои руки работают очень и очень плохо. Кисти рук никуда не годятся, но локти и плечи помогают мне ползать. Умение ползать – одно из наиважнейших моих качеств. При помощи рук я самостоятельно могу переползти с коляски на кровать и из кровати в коляску. Это очень важное для меня умение. Моя инвалидная коляска приближает меня к людям. Еще я печатаю руками. Мои буквы приближают меня к людям гораздо ближе, чем колеса коляски. Джойстиком коляски и клавишами компьютера я преодолеваю расстояние между собой и внешним миром. Я касаюсь мира руками, стремлюсь к окружающему пространству, к солнцу и свету. Иногда руки используют для того, чтобы отпихивать друг друга, отталкивая соперников от места перед кормушкой. Это жаль.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
