Кроме того, Папа отпустил им все грехи, издав буллу о крестоносцах. Все грехи! Не заботясь о том, насколько тяжелыми они были. Для многих из собравшихся полное отпущение было совсем нелишним, учитывая тот груз проступков, который был у них за плечами, когда они начинали эту кампанию.
Вдобавок они получили хорошую добычу — как в боях с альмохадами, так и разоряя деревни и города. Арабские скакуны, сокровища, оружие, ткани и даже пять танцовщиц вместе с музыкантами. Все были довольны и стремились насладиться праздником.
За длинным столом сидели хозяева пира, знатные аристократы, и Хайме среди них. Празднество близилось к концу, и стол, заваленный остатками мяса, хлеба и фруктов, казался полем битвы. Все сидящие стучали серебряными бокалами об стол в такт музыке.
Но Хайме не принимал участия в шутках и веселье. Что-то его беспокоило.
— Ах, женщина! — его друг Уго де Матаплана встал рядом с ним с чашей в руках, которая блестела в свете заходящего солнца. Подняв ее в честь танцовщиц, он декламировал, заглушая музыку своим громовым голосом. — Величайшее творение Господа — это танец ваших ног, улыбка ваших губ, свет ваших очей, изгиб ваших щечек! — Тут он замолчал на секунду и замер, устремив кубок в небо. — Щечек ваших задниц!
Хохот и аплодисменты раздались в ответ на импровизированный тост Уго. Он рассмеялся, одним глотком опустошил кубок и сел на место.
Уго де Матаплана, благородный рыцарь, известный своей отвагой на поле боя, был также знаменитым трубадуром, который посвящал свои песни не только возвышенной любви, но проповедовал и более земные чувства.
Уго уселся и посмотрел на Хайме с широкой улыбкой на губах, белоснежные зубы выделялись на фоне черной бороды и украшенных драгоценностями волос.
— Которую из них вы выберете для этой ночи, дон Педро? — понизив голос и приняв заговорщицкий вид, спросил он у Хайме. — Как вам нравится голубоглазая? Видели, как она крутит бедрами? И если Фатима вам надоела, отдайте ее мне.
Уго рассмешил его, и Хайме был ему за это благодарен, но решил не отвечать и сосредоточить свое внимание на танце и соблазнительных губках, которые угадывались под вуалью девушек.
Музыка становилась все громче и быстрее, танцовщицы кружились и делали сальто, звеня колокольчиками. Внезапно все смолкло, слушатели разразились аплодисментами и одобрительными криками.
Девушки выбежали из круга под защитой королевской охраны, которая, однако, не слишком старалась защитить танцовщиц от неизбежных щипков солдатни.
Небольшая суматоха еще не улеглась, когда юноша лет двадцати с лютней в руках вышел в центр круга.
— Это певец Хуггонет, приехавший из Каркассона! — воскликнул Уго, и новость стала быстро распространяться среди военных на другой стороне стола.
Хуггонет поклонился, сняв шапку, и голосом, который всех удивил своей силой и звучностью, столь неожиданной в столь хрупком и юном теле, возвестил:
— Дон Педро, граф Барселоны, король Арагона, сеньор Окситании, Прованса, Росельона, Монпелье, Берна, победитель мавров в Навас-де-Толоса, — воззвал он, — прошу у вас, господин, позволения спеть несколько баллад, которыми меня научили некий окситанский трубадур и мое сердце.
Снова наступила тишина, и все посмотрели на Хайме, который спустя несколько секунд жестом дал свое разрешение:
— Позволяю.
Хуггонет заиграл на лютне и тихим голосом, наполовину речитативом, принялся петь о нападении с юга войск альмохадов. О нетерпимости и фанатизме этих племен по сравнению с готовыми к сотрудничеству маврами Аль-Андалуса. О том, как дон Педро укрывал в своих владениях христиан, иудеев и даже некоторых мусульман, бегущих из оккупированных районов в страхе потерять свою религию и жизнь.
О, щедрый, милосердный, терпимый дон Педро!
Хуггонет пел на своем родном языке, но использовал много арагонских и каталонских слов, чтобы арагоно-каталонская публика его понимала.
Он пел о том, как христианские матери укачивали своих детей, боясь за их жизни, которым угрожала эта жестокая волна, приближающаяся с юга, и о том, как христианские короли древней Испании объединили усилия и цели, чтобы одолеть неприятеля. Голос Хуггонета становился все громче, напряженнее и полнозвучнее по мере того, как повествование приближалось к моменту решающей битвы. Толпа хранила молчание, горло слушателей перехватывало от избытка чувств.
— 16 июля 1212 года от рождества Христова христиане и альмохады столкнулись на равнинах Навас-де-Толоса.
Жестокими и несгибаемыми были альмохады, но храбрыми — кастильцы, безрассудными — наваррцы, отважными — арагонцы и каталонцы. Кастильцы доблестно отбили атаку непобедимого авангарда альмохадов.
Между тем каталонцы, арагонцы и наваррцы разбили центр армии мавров, как борзая ломает хребет зайцу, сжимая его своими челюстями.
О, этот день славы и скорби! Пою славу тому, как арагонские и каталонские рыцари и их король дон Педро разгромили центр армии альмохадов и даже захватили шатер самого главнокомандующего Мирамолина.
Пою славу тому, как дон Педро показал, что он первый и лучший рыцарь среди всех христиан, а его рыцари — вторые, но лишь после первого. О, как бились славные рыцари! И как сражались простые солдаты!
Прекрасная победа и величайшая боль, ведь многие были ранены и погибли, как герои, в этой битве!
И он перечислил наиболее известные имена погибших, а затем, как мертвую, уронил свою правую руку, игравшую на лютне. Казалось, он обессилен. Всхлипывания и плач, кое-как сдерживаемые в толпе, прекрасно были слышны в тишине. Хуггонет обвел взглядом полукруг своих слушателей и продолжал:
— О, доблестные пехотинцы! О, благородные рыцари! Не колеблясь ни минуты, готовы вы были страдать и умереть за христианство. Слава вам и тем, кто выжил!
Хуггонет постепенно понижал голос.
— Слава тем, кто заставил Мирамолина бежать с поля боя. Он до сих пор бежит с того дня и не остановится, пока не достигнет Гибралтара и не скроется в Африке!
Слава христианам, погибшим, как герои! Они сейчас с ангелами справа от Господа нашего!
Честь и слава вам, слушатели мои, бившиеся там! Да будете вы всегда примером героизма и да останетесь в песнях и сказаниях трубадуров!
Прошептав последние слова и с силой ударив в последний раз по струнам, Хуггонет замолчал.
Несколько мгновений публика безмолвствовала, ожидая, что он продолжит. Затем разразилась аплодисментами и похвалами Хуггонету. Слушателям хотелось еще песен.
Певец дождался, пока стихнут овации, дал две пробные ноты и в тишине начал новую песню. Он снова поклонился Хайме, прося разрешения, и тот махнул рукой.
Зазвучала лютня, и началась песня:
— Пока король дон Педро своей кровью и кровью своих подданных защищает земли и души для христианской Церкви, его предательски обворовывают.
