Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
Как долго она могла бы простоять там, согнувшись над раковиной, ожидая того же, что произошло двадцать семь лет назад, Беверли не знала; оторваться от раковины ее заставил только голос миссис Керш:
– Чай, мисс!
Она отпрянула, вырвавшись из пут самогипноза, ретировалась из ванной. Если в этой раковине и была черная магия, теперь она ушла… или не пробудилась.
– Ой, ну зачем все это!
Миссис Керш, улыбаясь, радостно посмотрела на нее.
– Мисс, если б вы знали, как редко нынче кто-нибудь заходит в гости, то не стали бы так говорить. Да я ставлю на стол гораздо больше для мужчины из «Бангор гидро», который приходит, чтобы снять показания счетчика! Моими стараниями он толстеет!
Фарфоровые чашки и блюдца стояли на круглом столе, белые, с синей каймой. На тарелке лежали маленькие пирожные и ломтики торта. Над заварочным чайником, что дымился паркóм рядом со сладостями, поднимался приятный аромат. Улыбнувшись, Бев подумала, что не хватает только миниатюрных сандвичей со срезанной корочкой: тетисандвичей, так она их называла, всегда в одно слово. Тетисандвичи бывали трех видов: со сливочным сыром и оливками, с кресс-салатом и с яичным салатом.
– Присядьте, – предложила миссис Керш. – Присядьте, мисс, и я налью вам чай.
– Я – не мисс. – И Беверли подняла левую руку, чтобы показать обручальное кольцо.
Миссис Керш улыбнулась и взмахнула рукой: какая ерунда, говорил этот жест.
– Я всех красивых молодых женщин называю «мисс». По привычке. Не обижайтесь.
– Я не обижаюсь, – ответила Беверли, но по какой-то причине ей вдруг стало чуточку не по себе: что-то в улыбке старухи показалось ей… каким? Неприятным? Фальшивым? Коварным? Но это же нелепо, так?
– Мне нравится, как вы тут все переделали.
– Правда? – Миссис Керш наливала чай. Темный, мутный. Беверли определенно не хотела его пить… и внезапно у нее возникли сомнения, а хотелось ли ей вообще тут находиться.
«Под дверным звонком было написано «МАРШ», – внезапно прошептал внутренний голос, и Беверли испугалась.
Миссис Керш передала ей полную чашку.
– Благодарю вас. – Беверли вновь посмотрела на чай. Да, мутноватый, но аромат замечательный. Она сделала маленький глоток. И вкус чудесный. «Хватит шарахаться от тени», – сказала она себе. – Этот кедровый комод такой красивый.
– Антикварная вещь, этот комод, – ответила миссис Керш и рассмеялась. Беверли заметила, что старуха сохранила красоту во всем, кроме одного – такое часто встречалось в северных краях. Зубы у нее были очень плохие, крепкие, но все равно плохие. Желтые, и передние два налезали друг на друга. А клыки казались такими длинными, почти бивнями.
«Но они были белыми… она улыбнулась, когда открыла дверь, и ты подумала, какие белые у нее зубы».
Внезапно Беверли не на шутку перепугалась. Внезапно ей захотелось – потребовалось – убраться отсюда.
– Очень старая, да! – воскликнула миссис Керш, и выпила свою чашку в один присест, с неожиданным, шокирующим чавканьем. Улыбнулась Беверли – ухмыльнулась ей – и Беверли заметила, что глаза старухи тоже изменились. Белки пожелтели, пошли красными прожилками. Волосы стали тоньше, коса ужалась, серебро, перемежаемое золотыми прядями, исчезло, уступив место тусклой серости.
– Очень старая, – повторила миссис Керш над пустой чашкой, озорно глядя на Беверли этими пожелтевшими глазами. Торчащие зубы вновь показались в отвратительной, почти что похотливой улыбке. – Из дома со мной он прибыл. На нем вырезана монограмма «РГ». Вы заметили?
– Да. – Собственный голос донесся откуда-то издалека, а часть рассудка верещала: «Если она не знает, что ты заметила все эти изменения, может, ты выкрутишься. Если она не знает, не видит…»
– Мой отец. – Слово это она произнесла, как «отьец», и Беверли увидела, что изменилось и платье. Стало чешуйчатым, зашелушилось черным. Камея превратилась в череп с отвисшей челюстью. – Его звали Роберт Грей, но он больше известен как Боб Грей, больше известен как Пеннивайз, Танцующий клоун. Хотя и это не его имя. Но он любил пошутить, мой отьец.
Она вновь рассмеялась. Некоторые зубы почернели, как и платье. Морщины на коже углубились. Сама кожа, раньше молочно-розовая, стала болезненно-желтой. Пальцы превратились в когти. Она ухмыльнулась Беверли.
– Съешьте что-нибудь, дорогая. – Голос поднялся на пол-октавы, но в нем прибавилось скрипучести, и теперь он звучал, как дверца склепа, поворачивающаяся на петлях, забитых сырой землей.
– Нет, благодарю вас, – услышала Беверли фразу, которую ее рот произнес высоким голосом ребенка, спешащего домой. Слова эти, похоже, родились не в ее мозгу; они сорвались с губ, а потом им пришлось проникнуть в уши, чтобы она узнала о том, что сказала.
– Нет? – переспросила ведьма и вновь ухмыльнулась.
Ее когти скребли по тарелке. Она принялась обеими руками заталкивать в рот пирожные с мелассой и глазированные ломтики торта. Ужасные зубы разжимались и сжимались, разжимались и сжимались, ногти, длинные и грязные, протыкали сладости, крошки сыпались вниз по костлявому подбородку. Изо рта воняло разлагающимися трупами, которые разорвало напором распирающих их газов. Смех теперь напоминал сухое клохтанье. Волосы редели. Сквозь них уже проглядывал чешуйчатый череп.
– Ох, он любил шутить, мой отьец. Это шутка, мисс, если вы их любите: мой отьец выносил меня, не моя муттер. Он высрал меня из жопы! Хи! Хи! Хи!
– Я должна уйти, – услышала Беверли свой, такой же пронзительный голос – голос маленькой девочки, которую очень обидели на ее первой вечеринке. Она смутно отдавала себе отчет, что в чашке у нее не чай, а дерьмо, жидкое дерьмо, подарочек из канализационных тоннелей под городом. И она выпила этого дерьма, немного, всего маленький глоточек, Господи, Господи, благословенный Иисус, пожалуйста, пожалуйста…
Женщина скукоживалась у нее на глазах, худела; теперь напротив нее сидела карга с лицом – сморщенным яблоком, смеющаяся пронзительным, хрюкающим смехом и раскачивающаяся взад-вперед.
– Мой отьец и я – одно целое, – говорила она. – Что я, что он, и, дорогая моя, если тебе хватает ума, тебе лучше убежать туда, откуда ты приехала, убежать быстро, потому что, если останешься, все будет хуже смерти. Те, кто умирает в Дерри, не умирают по-настоящему. Ты знала это раньше; поверь в это и теперь.
Медленным движением Беверли уперлась ногами в пол. Словно со стороны увидела, как упирается ногами в пол и отодвигается от стола и от ведьмы, в ужасе, не веря своим глазам, не веря, потому что впервые осознала, что аккуратный маленький обеденный столик – не из темного дуба, а из сливочной помадки. Прямо у нее на глазах ведьма, все еще смеясь, кося старыми желтыми глазами в угол комнаты, отломила кусок и жадно засунула в черную дыру – свой рот.
Теперь она видела, что чашки сделаны из белой коры, на которую аккуратно нанесена полоска синей глазури. А Иисус Христос и Джон Кеннеди – леденцовые, и когда Беверли посмотрела на них, Иисус показал ей язык, а Кеннеди липко подмигнул.
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
