— Я опасался за вашу безопасность и хотел проверить, не имело ли вчерашнее досадное происшествие дурных последствий для вас, — ответил ей граф.
Изабель вспыхнула:
— Со мной все в порядке, но мой опекун прочитал мне нотацию за то, что я осталась наедине с мужчиной.
— В этом я согласен с Сен-Жерменом, вы проявили неосторожность, — ответил ей Уильям и, подняв брови, прибавил: — Я совершенно уверен, что его настроение не улучшилось от того, что вашим спасителем был я.
— Герцог Эйвон — мой временный опекун, — сказала Изабель, — но это не значит, что он полностью распоряжается мной.
— В таком случае не согласитесь ли вы совершить прогулку со мной в Гайд-парк завтра утром? — спросил Уильям.
Все было так, как предсказывала Гизела, но тем не менее Изабель медлила с ответом. Ее опекун явно будет недоволен тем, кого она выбрала в спутники… Однако граф спас ее от позора!
— Вижу, вас беспокоит отношение к этому Сен-Жермена, — заметил Уильям.
— Я буду очень рада поехать с вами завтра утром, — улыбнулась Изабель, чувствуя себя при этом не слишком уверенно. Впрочем, по ее лицу это было незаметно.
— Договоримся… скажем, на десять часов?
Изабель слегка склонила голову:
— Прекрасно, в десять.
Уильям поднес ее руку к губам, пробормотав:
— Эти часы ожидания покажутся мне десятком лет, миледи.
— Зовите меня Изабель. Мы же договаривались, помните? — Манеры графа явно нравились девушке.
Уильям улыбнулся:
— До завтра, Изабель.
С тем он и откланялся, а Изабель, глядя на руку, которую он поцеловал, немедленно начала жалеть о своем решении. Она чувствовала себя обязанной принять приглашение графа — ведь он спас ее от Николаса. Кроме того, Изабель привлекало благородство его манер. А что важнее всего, Гизела посоветовала ей принять приглашение графа.
И все же Изабель не оставляло тягостное чувство, что она ведет себя нечестно по отношению к своему опекуну; ей даже расхотелось есть, и она решила вернуться в свою комнату, чтобы обсудить свои чувства с Гизелой.
Погруженная в свои мысли, Изабель пересекла холл и начала медленно подниматься по лестнице. Словно бы издалека до нее донесся стук дверного молотка и голос дворецкого, встретившего гостя.
— Изабель!
Окрик герцога Эйвона заставил девушку остановиться. Судя по всему, его светлость был чем-то недоволен.
Изабель обернулась, встретившись глазами с Джоном. «Ни один мужчина не может сравниться с ним в привлекательности», — подумала она. Мрачноватая красота герцога влекла ее так, как никогда не смогло бы увлечь обаяние белокурого графа.
— Спуститесь сюда, — приказал герцог. — Я хочу поговорить с вами.
— Вы собираетесь извиниться за ваше поведение? — поинтересовалась Изабель, приближаясь к нему.
Джон остановился у лестницы.
— Что здесь делал Гримсби? — В его голосе звучали нотки угрозы.
— Уильям пришел узнать, все ли со мной в порядке, — глядя прямо в глаза герцогу, ответила Изабель и, поколебавшись, прибавила: — Он пригласил меня поехать прокатиться с ним в Гайд-парк.
— Я запрещаю вам куда-либо ехать с ним.
— Вы мне запрещаете? — не веря своим ушам, переспросила Изабель.
— Гримсби — опасный человек, — сказал Джон. — Я не хочу, чтобы вы знались с ним.
— А мне все равно, чего вы хотите, — ответила Изабель и, развернувшись, направилась вверх по лестнице.
На следующее утро Изабель поднялась раньше обычного, чтобы подготовиться к прогулке в Гайд-парке. Она надела синее шерстяное платье с высоким воротником, плащ с капюшоном и черные туфельки из мягкой кожи. Конечно, можно было надеть модную шляпку вместо плаща с капюшоном… Но Изабель не любила головные уборы: в них она чувствовала себя чем-то вроде дерева, на верхушке которого свили гнездо птицы.
Готовясь к встрече с Уильямом Гримсби, Изабель ощущала, как растет внутри ее чувство собственной вины: она словно совершала предательство по отношению к герцогу.
— Ты не думаешь, что мне стоило бы отказаться? — спросила девушка, оборачиваясь к Гизеле, по-прежнему сидевшей в кресле у камина. — Я могу сказать, что у меня болит голова.
— Ложь — великий грех.
— Да, но чем больше человек лжет, тем легче ему это дается.
— Дитя мое, помни: блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божьими, — ответила Гизела.
— Ты говоришь загадками.
Гизела таинственно улыбнулась:
— Разве?
Коснувшись медальона, Изабель посмотрела в пространство, задумавшись над словами Гизелы. Внезапно девушка снова повернулась к ней:
— Я могла бы использовать эту возможность для того, чтобы примирить Джона и Уильяма.
— Прекрасная мысль, — отвечала та.
Губы Изабель дрогнули в насмешливой улыбке.
— И оригинальная к тому же.
— Беги, дитя мое. Уже почти десять.
Изабель сошла вниз в тот самый момент, когда Пебблс открывал двери графу Рэйпену.
— Доброе утро, Уильям, — с приветливой улыбкой сказала она. — Как видите, я пунктуальна.
— Какое восхитительное отступление от правил, — взяв ее руку в свои, отвечал Уильям.
— Что вы имеете в виду?
— Светские леди, как правило, заставляют джентльменов подолгу ждать, — объяснил он.
Изабель залилась краской:
— О, я не знала…
— Я рад этому, — улыбнулся Уильям. — Обещаю вам, ваша сияющая красота посрамит даже очарование чудесного весеннего утра.
— Благодарю за комплимент, — благосклонно кивнула польщенная Изабель. Оказывается, и к комплиментам мужчин тоже несложно привыкнуть…
— Это не комплимент, я говорю чистую правду. — С этими словами граф Рэйпен вывел девушку из дома и помог ей сесть в крытый фаэтон, запряженный парой белых лошадей.
Фаэтон медленно катил по Пиккадилли, и Изабель с интересом разглядывала утренний город. С тех пор как она покинула Стратфорд, она еще ни разу не отправлялась на подобные прогулки.
Небо сияло чистой голубизной. В марте, месяце возрождения и новых надежд, в Стратфорде должны появиться стайки перелетных малиновок, да и скворцы, должно быть, уже начали петь… А из прогретой солнцем земли пробились крокусы и раскрывают свои лепестки навстречу теплым солнечным лучам…
Неожиданно Изабель охватила тоска по дому. Девушка вздохнула; как же она скучала по всему, что было ей так близко и знакомо. По всему, чего она не увидит, пока не окончится этот лондонский сезон!..
