ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Масштабы германского танкостроения периода Первой мировой войны не идут ни в какое сравнение с танкостроением противников Германии на Западном фронте. Франция в 1916–1918 гг. построила 800 средних и 3177 легких танков, Великобритания — около 2370 тяжелых, около 250 средних и 35 специальных, Германия же — всего 20 серийных A7V. «Возможно, что мне следовало производить более сильный нажим — оправдывался после войны генерал Людендорф, — возможно, что тогда мы обладали бы к решающему моменту 1918 года несколько большим количеством танков, но я не скажу, за счет какой потребности армии их надлежало бы строить. Больше рабочих отпустить было невозможно, тыловые власти новых не отыскали». Генерал Г. фон Кюль говорил перед комиссией рейхстага уже после войны: «Нет сомнения, что германская промышленность справилась бы с производством танков, если бы мы поставили перед ней эту задачу заблаговременно, достаточно определенно и настойчиво». Можно сказать, что в области формирования и развития системы противотанковой обороны Германия за 1916–1918 годы сделала куда больше, чем в области танкостроения.
Экипаж танка «Хеди» прибыл в Лейпциг для поддержки фрайкора. Май 1919 г.
Единственный «серийный» танк A7V не относился к числу перспективных конструкций. Из всех схем компоновки, реализованных в первых танках, «трехэтажная» компоновка A7V с ходовой частью под днищем высокого длинного корпуса, далеко выдающегося к тому же впереди и сзади за гусеничный обвод, была, пожалуй, наименее удачной. Хотя в ходе разработки она и имела свои основания во взглядах на назначение будущей машины. Другие недостатки первого германского «серийного» танка уже упомянуты ранее. И тем не менее, в советской книге Тау «Моторизация и механизация армии и война» 1933 года отмечалось: «Разработанный к началу 1918 г. тип тяжелого танка и появившиеся в конце войны прекрасные образцы быстроходных танков (которые пошли на слом, не участвуя ни разу в боях), доказывают, что конструкторская мысль у немцев работала не хуже, а во многих отношениях даже лучше, чем у союзников». 171-я статья Мирного договора, подписанного в Версале 28 июня 1919 г., запрещала «производство и ввоз в Германию броневиков, танков или всякого рода других подобных машин, могущих служить для военных целей». Но запреты Версальского договора просто не могли соблюдаться страной, заботящейся о боеспособности своих вооруженных сил. Германия, как это часто бывает с проигравшей стороной, извлекла из опыта войны более глубокие и ценные выводы, нежели ее победители. Причем наибольшую службу сослужил ей не «технический», а «тактический» опыт. Даже ограниченное применение собственных малочисленных танковых сил (10–12 боевых эпизодов за восемь месяцев) позволило германской армии накопить знания и боевые навыки в области использования нового рода оружия. Добавив к ним оценку более богатого опыта противников, германские специалисты смогли сделать здравые выводы для дальнейшей разработки собственной доктрины применения танковых войск. Большое внимание этому вопросу уделял возглавивший рейхсвер Веймарской Германии генерал фон Сект. В 1920 году инженер Й. Фольмер, теперь работавший над проектом гражданского гусеничного трактора, подробно рассказал о своих работах над танками в журнале «Моторваген». Командир танка A7V № 560, участник боя у Виллер-Бретонне лейтенант Э. Фолькгайм обобщил опыт танковых «штурмовых отделений» в брошюре «Германские танки в наступлении 1918 года», а позже издал книгу «Танки в современной войне», приобретшую определенную популярность в рейхсвере.
Танк «Хеди» на шасси A7V на железнодорожной станции Лейпцига в мае 1919 г. Хорошо видны его отличия от «серийных» A7V.
С большим вниманием отнеслись германские военные к исследованиям австрийского майора Хэйгля в области развития танкостроения, боевого применения танков и противотанковой обороны. Интересно, что германский военный писатель Г. фон Риттер, оценивая в 1924 году полезность «танков типа Рено» для рейхсвера (завуалированно, конечно, с учетом «версальских» запретов), предлагал «станковые пулеметы, поставленные на лафеты с гусеничным ходом и снабженные броней… На подобных же конструктивных данных будет основываться устройство лафета пехотной пушки, которые в связи с этим заменят современные легкие танки». Капитан фон дер Лейен в 1925 году писал: «Танки представляют собой самоходную артиллерию и пулеметы. Они действуют в составе пехоты, примерно как одно из ее тяжелых огневых средств». Несмотря на сохранение еще «привязки» танков к пехоте, видно стремление продвинуться дальше опыта 1918 года. С другой стороны, Э. Фолькгайм в своих работах 1920-х годов настаивал на том, что основным танком должен стать тяжеловооруженный средний, а не быстроходный легкий. Внешне соблюдая «версальские» ограничения, Веймарская Германия возобновила опыты с танками на чужой территории — в нейтральной Швеции и заключившей Раппальский договор Советской России. Совместные с СССР работы активизировались после избрания в 1925 году президентом Германии фельдмаршала Гинденбурга. Сотрудничество включало и функционирование на территории СССР совместных советско-германских «объектов». Так, в октябре 1926 г. подписан протокол об организации советско-германской танковой школы, которую разместили на окраине Казани. Из различных наименований «объекта» наиболее известным стало «Кама» — аббревиатура от «Kazan-Malbrandt» (по первым слогам города и фамилии первого германского начальника школы).
Фрайкоровцы с танком «54» на шасси A7V.
С середины 1928 года здесь обстоятельно испытали четыре экземпляра опытных легких германских танков и шесть средних. Причем в некоторых образцах испытанных вариантов «Гросстрактор» и «Ляйхтетрактор» еще видны «рудименты» германских танков 1918 года — явный «позиционный» характер, расположение командира машины не в башне, а рядом с механиком-водителем. Отметим, что СССР сотрудничал с буржуазно-демократической Веймарской Германией, и обвинения его в «вооружении германского фашизма» беспочвенны — помощь в развитии военной промышленности нацистской Германии будут оказывать уже совсем другие страны. Впрочем, советско-германское сотрудничество в области танкостроения — отдельная тема. Вспомним лишь, что германская сторона передала советской обширную документацию по своим работам, помогала в производстве первых советских серийных танков. Тот же Й. Фольмер работал по советским заказам над дизельными двигателями, разработал проект колесно-гусеничного танка. Проект нового танка Фольмера не был реализован в СССР, однако разработанное им шасси с опускаемым колесным ходом послужило основой для чешских танков типа «Брейтфельд-Танек», а также шведской машины «Ландсверк»-5 и танка «Ландсверк» La-30. Заметим, что заводы «Ландсверк», находившиеся фактически под контролем фирмы «Крупп», служили базой и для проверки ряда новых германских разработок в области танкостроения. По проекту того же Й. Фольмера на заводе «Ландсверк» уже в начале 1920-х начали выпускать первый шведский танк Strv m/21 — прямое развитие пулеметного варианта легкого танка LK-II, отличавшегося башней с командирским куполом и пулеметом «Шварцлозе», увеличенным до 4 человек экипажем, двигателем «Даймлер» в 55 л.с., улучшенной защитой лобовой проекции, дополнительной кормовой дверью. В 1929 году часть танков модернизировали установкой двигателей «Сканиа-Вабис» мощностью 80 л.с. Шведский механизированный батальон, оснащенный танками т/21 и т/21/29, стал учебной базой не только для шведских танкистов — его боевая учеба находилась под пристальным вниманием германских специалистов. Так, осенью 1928 года на базе батальона провел танковые учения по собственной программе майор Г. Гудериан (впоследствии — генерал-полковник).
