Она приказала себе быть мужественной, не забывать, что жизнь продолжается и никакое ее желание не может соединить ее с герцогом; даже если бы он был свободен, то наверняка не захотел бы ее.
Постучав в дверь бабушки, Канеда подумала, насколько изменилось ее отношение к родственникам и герцогу здесь, во Франции.
Она хотела отомстить герцогу, но причинила боль только самой себе.
Она приехала с ненавистью к де Бантомам, желая унизить их, но вместо этого полюбила стариков.
— Войдите, — услыхала Канеда голос comtesse; та сидела в неглиже, завтракая, прежде чем спуститься вниз.
Протянув руки к Канеде, старая дама сказала:
— Мне бы хотелось, чтоб ты не покидала нас, дорогое дитя. Я так радовалась тебе. И мне теперь будет не хватать твоего присутствия,
— И я буду скучать по вам, grand-mere, — ответила Канеда, понимая, что говорит правду.
— Я забыла сказать тебе об одной вещи, — заметила comtesse, — прости меня за то, что я не сделала этого раньше.
— О чем? — спросила Канеда.
— У твоей матери были кое-какие собственные средства, однако после ее побега дед — на мой взгляд совершенно напрасно — не позволил пользоваться ими за пределами Франции.
— Я знаю это, — промолвила Канеда.
— Тем проще мне будет сказать, — продолжала comtesse, — что теперь они принадлежат тебе; конечно, ты должна понять, что накопления сложились за многие годы, и дед разместил деньги не в виноградарстве, а в ценных бумагах железных дорог и всего прочего… Вместе с процентами ты получишь очень крупную сумму.
Сomtesse взяла конверт со столика и передала его Канеде.
— Вот письмо от наших адвокатов с описанием вложений итого,что числится сей час на счету в банке. Наверное, лучше передать эти деньги Гарри, он сумеет правильно распорядиться ими.
Канеда не стала брать конверт.
— Послушайте, grand-mere. Л знаю, что, если б maman была жива, она хотела бы сейчас лишь одного: помочь вам справиться с бедой в виноградниках.
Заметив, как вдруг оживились глаза бабушки, она продолжала:
— От себя и от имени Гарри я могу сказать, что нам чрезвычайно повезло, а эти деньги больше нужны вам. Используйте их на борьбу с филлоксерой, на ремонт замка.
— Ты и в самом деле этого хочешь? — спросила comtesse сдавленным голосом.
— В самом деле, — заверила ее Канеда, — считайте, что это подарок от maman, знак ее любви к вам.
Слезы бежали по морщинистым щекам comtesse, но она радостно воскликнула:
— Спасибо тебе, мое драгоценное дитя; спасибо тебе, спасибо тебе! Ты не представляешь, какую огромную тяжесть сняла с моего сердца. Я просто не могла представить себе, что нам придется закрыть замок и уволить наших старых слуг, которым негде будет найти работу.
Канеда поцеловала старую даму.
— До свидания, grand-mere, присылайте в Лондон Элен и Армана. Я непременно уговорю Гарри дать в их честь бал в Лэнгстон-Хаусе, после чего их всегда будут рады видеть на балах, где Элен, несомненно, ждет огромный успех.
— Откуда в тебе столько доброты и столько прощения? — спросила comtesse надломленным голосом.
Канеда не ответила и только еще раз поцеловала бабушку, с трудом сдерживая слезы.
Потом она спустилась вниз предупредить Элен о предстоящем бале и, отъезжая, уже знала, что оставляет своих кузенов в предвкушении скорой встречи.
— Надеюсь, кузен Гарри позволит мне воспользоваться его лошадьми! — говорил Арман, когда карета отъезжала от парадной двери.
— Не сомневаюсь. — Канеда махала родственникам и смеялась, пока замок не исчез из виду.
Опустившись на уютные подушки, она спросила у мадам де Гокур:
— Неужели мужчины способны думать о чем-нибудь, кроме лошадей?
— Иногда они думают о женщинах, — возразила мадам де Гокур.
— Только французы! — не согласилась Канеда. — В Англии кони на первом месте, а женщины далеко отстают от них.
— Экий цинизм! — пожаловалась мадам. — И это при том, что, видя тебя с Ариэлем, я имела основание заподозрить, что ты любишь лошадь сильнее, чем любого мужчину.
Канеда понимала, что ради истины вынуждена была бы уточнить: «Сильнее, чем любого мужчину на свете, если не считать одного!» — но вслух сказала:
— Ариэль куда умнее большинства мужчин и к тому же много послушнее.
— Получается, что тебе в мужья нужен кентавр. — Мацам улыбнулась.
Фраза эта мгновенно извлекла из ее памяти герцога на гнедом, преодолевавшего барьеры с таким мастерством, которого Канеде еще не приходилось видеть.
В нем крылось многое, но для нее он теперь навсегда становился недосягаемым человеком с луны.
Яхта ждала их в Бордо, и, когда они вышли в открытое море, Канеда распрощалась с Францией.
Визит на родину матери наделил ее переживаниями абсолютно неожиданными — и незабываемыми.
Она хотела причинить боль другим людям, но сама получила рану, шрам от которой останется на всю жизнь.
Трудно будет выбросить из памяти деда, все еще озабоченного и расстроенного браком, не состоявшимся двадцать пять лет назад, бабушку, оплакивающую утраченную дочь.
Более того, подумала Канеда, они с Гарри лишились чего-то драгоценного, став чужими семье, чья кровь текла в их жилах.
Еще более горько, что она проиграла сражение герцогу; хуже того — разбита и уничтожена им.
Все кончено, а она не сумела отомстить ему; скорее он причинил ей боль.
Всю ночь она проплакала, пока яхта с трудом шла против ветра, словно бы препятствовавшего ее возвращению домой; теперь Канеда уже не сомневалась, что оставила позади все свое счастье.
Но самое скверное заключалось в том, что ей больше не увидеть зачарованный замок де Сомак, показавшийся ей краешком луны.
Подобное свойство присуще юности — мир молодых населен не только людьми, но и мечтами; в нем повсюду таится приключение, и восходящее солнце каждое утро предвещает наступление дня, полного несказанного блаженства.
И все это рухнуло.
Конечно, впереди ее ждала вполне комфортная и приемлемая жизнь, возможность тратить прежде невиданные деньги и множество поклонников.
Однако в ней не хватало чего-то столь необходимого, столь жизненно важного, что, утратив его, она сделалась как бы половинкой себя, а утерянной половинке суждено теперь вечно томиться в недрах луны, пока не померкнут звезды.
Глава 7
Подъезжая по пыльным сельским дорогам к Лэнгстон-парку, Канеда не замечала ни бутонов, набухших на живых изгородях, ни примул и первоцветов на склонах, ни цветущих садов.
