В сейфе сердца песни накапливая,Дня огнедышащих лилий жди,Пока от небес лепестят ломкокаплевыеЗемлю дробящие травяные дожди;А если небесное заозерье высохнет,Ты судорогой сердца заменишь его,Потому что ни в недрах, ни в травах,ни в высях нетНи единого ангела праведней твоего.
Последние строки отзывались в душе Николы сладкой болью: именно это он и чувствовал, глядя на Верочку: ангел! С тех пор ангел превратился в демона, но Николай до сих пор ощущал эту болезненную «судорогу сердца» при одной только мысли о жене – он все еще ее любил. И страдал, представляя, каково сейчас бедной Верочке в «застенках», как она всегда называла стационар.
А Сергей, уже подойдя к дому, вдруг остановился и нахмурился, ему пришла в голову мысль: а что, если болезнь Верочки передается по наследству? Вдруг Вита… Или ребенок? Нет, не может быть! Он никогда не видел у Виты ничего тревожащего, хотя особенно не вглядывался. «Надо будет попросить Ольгу, пусть посмотрит!» – решил он и поспешил домой, где Вита уже изнемогала от ожидания. Она сидела на стуле, завернувшись в халат Сергея, который укрывал ее целиком. Сергей сразу почувствовал, как ей не по себе. Увидев мужа, Вита плаксиво сморщилась и жалобно протянула:
– И где ты ходи-ишь? Мне так плохо, а тебя нет и не-ет…
– Сейчас, хорошая моя, потерпи. Прости, что задержался.
Забеременев, Вита вдруг превратилась в капризную маленькую девочку, что несказанно умиляло Сергея, и он покорно выносил все ее причуды. Но сейчас ее действительно мутило. Сергей усадил Виту к себе на колени, и она, всхлипнув, положила голову ему на плечо.
– Тошнит, да?
– Весь вечер!
– А почему ты не легла?
– Мне лежать еще хуже…
– Ничего, сейчас пройдет!
Он поцеловал ее обиженные губы, погладил по спине, потом по животу, лишь чуть-чуть увеличившемуся в размерах. Вита затихла, потом глубоко вздохнула. Сергей понял, что ее отпустило.
– Ты его чувствуешь? – спросила Вита, пристроив свою ручку на живот рядом с рукой мужа.
– Да.
– И как это?
– Словно что-то мягко тыкается в душу. Как щенок, когда ему ладонь подставишь, а он ткнется влажным носиком.
– Надо же… А я ничего не ощущаю…
– У тебя все впереди. Как начнет брыкаться, сразу почувствуешь.
– А как ты думаешь, он знает, что мы его любим?
– Конечно! Только мне кажется, это девочка. Или мне хочется девочку… Еще одну басульку!
– А как мы назовем девочку? Мне нравится Марина!
– Это в честь Цветаевой, что ли?
– Нет. Просто нравится. И так странно, знаешь, «Марина» значит «морская», да? А мне представляется почему-то березовая роща ранней весной. В это время стволы делаются розовыми… А снег уже рыхлый, подтаявший… И первый цветок, самый ранний, уже пробился сквозь наст. Подснежник. Вот это вижу. Такое имя – строгое, но хрупкое. Как цветок в снегу.
– Пусть будет Марина, я не против.
Они помолчали, и вдруг Сергей почувствовал, как напряглась Вита, она вздохнула и тихо спросила:
– Скажи, а ты ведь не станешь… мне изменять?
– Господи! Что это ты вдруг?! А-а… Ты тут сидела и думала, что я?..
Вита на самом деле об этом думала. С самого начала беременности она стала очень подозрительной – за любыми, самыми простыми словами и поступками мужа, его матери или сестры, а особенно Лизы, ей стал мерещиться другой смысл. Вита без конца обижалась и долго переживала обиду, накручивая себя до полного расстройства, хотя старалась не показывать этого никому, даже мужу. В минуты просветления она понимала, что все ее измышления – страшные глупости, и пугалась, вспоминая мать: «Нет, нет, я не такая!» Вот и сейчас ее неотвязно мучила мысль о возможной измене Сережи: она представляла себя толстой, опухшей, некрасивой и неуклюжей, разве Сережа захочет такую уродину? А ему же надо… Но Сережа только посмеялся над ее страхами:
– Нет, я не стану тебе изменять. Да и как я могу? Других женщин просто не существует. Ты одна на всем белом свете.
– Правда?!
– Так я чувствую.
– Скажи, а вот раньше… До войны. У тебя было много женщин?
– Много. Но я ни одну не любил, – признался Сергей, а сам подумал: «Скажи мне кто-нибудь двадцать лет назад, что я смогу так сильно полюбить женщину, я бы не поверил…»
– И как вы можете без любви? – спросила Вита и прижалась к нему потесней.
– Сам удивляюсь! – ответил Сергей, обнимая ее еще крепче. – Ну что, может, ляжем?
– А давай, как будто ты меня заколдовал, – прошептала Вита и укусила его за ухо. – И я не могу пошевелиться. А ты…
– И я наконец осуществлю все свои гнусные желания?
– Да-а… – томно выдохнула Вита, и Сергей рассмеялся:
– Ах ты выдумщица!
После того как они разобрались с «гнусными желаниями», Вита сразу заснула, а Сергей без толку полежал некоторое время, потом тихонько поднялся и ушел на кухню, прихватив заветную тетрадку. Но он был слишком переполнен впечатлениями после разговора с Николаем, чтобы писать, поэтому решил заглянуть к матери, которая, похоже, тоже еще не спала. Действительно, Екатерина Леонтьевна читала, лежа в постели, и обрадовалась, увидев сына:
– Сережа, ты сегодня что-то поздно вернулся. Витоша заждалась.
Сергей присел на край ее постели.
– Я был у Николая.
– Да что ты? Помирились?
– Помирились! – улыбнулся Сергей. – Но так жалко его, сил нет.
– Отчего так?
Сергей вздохнул и рассказал матери про мигрени Николая и про болезнь Верочки, умолчав о хорошей женщине Зине.
– Да-а, – задумчиво произнесла Екатерина Леонтьевна, выслушав рассказ сына. – Надо же как все обернулось… А ты знаешь, ведь мать Верочки с собой покончила. Как же ее звали?.. Вот, уже и забыла! Надя? Или Люба…
– Или Соня?
– Пусть будет Соня. Там такая драма! Мне сестра ее рассказала, тетка Верочкина. Соня младшая была, но замуж первой вышла, и очень удачно, сестра ей завидовала, потому что сама мучилась в браке, правда, как мне кажется, исключительно от собственной вздорности. Ты ее помнишь? А муж Сони был гораздо ее старше… Впрочем, нас этим не удивишь!
