Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 213
Ещё бы!
При всех недостатках поздней екатерининской России таскать каштаны из огня для других она никогда не подряжалась.
В.М. Мирошевский же, говоря о Миранде, вполне логично напоминал далее и об экспедиции Биллингса, а также — о подготовке экспедиции Муловского и проекте Тревенена, к которым мы сейчас обратимся, и заключал:
«В самый разгар этих приготовлений в поле зрения императрицы (благодаря светлейшей умнице Потёмкину. — С.К.) оказался Миранда. Это была ценная находка для царского правительства. Если бы русское проникновение в Америку вызвало конфликт с мадридским двором, то при помощи венесуэльского заговорщика можно было попытаться нанести удар в самое уязвимое место Испании, разжигая пламя восстания в её колониях…»
Вряд ли Миранда, появившись в Петербурге, всерьёз делал ставку на Россию, но не в том дело. Важно то, как его воспринимали в Петербурге и почему его воспринимали у нас всерьёз на высшем государственном уровне. Его потому так любезно приветили, что суть была в серьёзности русских государственных «американских» планов и в серьёзности правительственной и частной русской активности в Тихом океане уже в екатерининское время. Причём активность эта простиралась — при благоприятной перспективе — до калифорнийских широт!
Испанцы ситуацию тогда отслеживали… Показательно, что когда летом 1790 года «Слава России» под командованием Биллингса и Сарычева пришла на Кадьяк, там же появились и испанцы. Гавриил Андреевич Сарычев писал об этом так:
«Управитель… Деларов, узнав, что мы намерены идти в Кенайскую губу, выпросил у капитана Биллингса позволение доехать на нашем судне до сей губы, где он имел под своим ведением артель русских промышленников, которые известили его, что пришло гишпанское трёхмачтовое военное судно и стало на якорь у мыса Св. Елизаветы».
Развивающаяся русская тихоокеанская активность была не с руки не только Мадриду — уже слабеющему. Она раздражала и тревожила также и масонско-англосаксонский мир. Не исключено поэтому, что русский визит проанглийски настроенного Миранды был инспирирован Лондоном и представлял собой тонкий и умный стратегический зондаж ситуации на высшем уровне. И, возможно, неспроста Миранда часто встречался в Петербурге с лейб-медиком царицы и одновременно агентом англичан Роджерсоном, имевшим свои каналы связи с Британским островом!
Впрочем, возможно, Миранду использовали и «втёмную», не осведомляя его о подлинных целях его вояжа в Россию.
В любом случае в свете фактора Миранды ход экспедиции Биллингса и сам выбор его в качестве начальника секретного предприятия лишний раз выглядят как пряди одной верёвки для удушения русской активности в Тихом океане. Масонско-англосаксонские «кроты» таким образом умно подрывали позиции истинных энтузиастов-государственников.
Профессор-адмирал Николай Николаевич Зубов писал, что Биллингса пригласили на русскую службу специально для руководства Северо-восточной географическо-астрономической экспедицией — как участника плавания Кука, знакомого с условиями северной части Тихого океана. Что ж, Биллингса, похоже, приглашали действительно «специально», но с целями не то что далёкими от интересов России, но — прямо противоположными им. У Биллингса, между прочим, в экспедиции и секретарь был англичанин — Соур (Зауер), позднее издавший свои записки в Лондоне.
Возможно, не случайно и не по своей инициативе оказался в России и ещё один соплаватель Кука по его северному походу — Джемс Тревенен. Уже после отправки к Тихому океану Биллингса Тревенен в феврале 1787 года обратился ко всё тому же лондонскому графу Воронцову с проектом снаряжения трёх кораблей с товарами, «имеющими спрос у населения Америки». Корабли должны были обогнуть мыс Горн, войти в Тихий океан, расторговаться на островах и побережье к северу от Калифорнии, а приобретённую пушнину перевезти на Камчатку для последующей продажи в Китае и даже, может быть, в Японии.
Относительно этого проекта тоже сразу же возникают вопросы… Скажем, зачем пушнину везти вначале на Камчатку, а не сразу в китайский порт Кантон? И о какой Японии как объекте внешней торговли могла идти речь? Япония — о чём Тревенен не знать не мог — тогда была наглухо само изолирована, и иностранцев, кроме голландцев, не признавала. Об этом будет сказано в своём месте — в связи с посольством в Японию Адама Лаксмана и более поздним неудавшимся посольством камергера Резанова.
Воронцов же проект Тревенена поддержал, он дошёл до царицы, и та его одобрила, распорядившись пригласить автора проекта на русскую службу. В предложении Тревенена Екатерина, похоже, увидела подкрепление подготовляемой первой русской кругосветной экспедиции капитана 1-го ранга Муловского. А вот что видели в этом проекте лондонские лорды — знали лишь они, да, возможно, — Воронцов.
Но в итоге с проектом Тревенена вышло не по-лондонски… Когда Тревенен прибыл в Россию, всё отставилось из-за Русско-шведской войны. Тревенену пришлось не торговать с китайцами, а воевать со шведами и погибнуть за Россию под Выборгом. Чего он хотел — не знаю, но знаю, чем он кончил. И поэтому — честь его ратным трудам и светлая память ему за славную кончину.
МНЕ ЖЕ остаётся рассказать ещё и о несостоявшейся экспедиции Григория Ивановича Муловского.
У поэта Феликса Чуева есть стихотворение о герое-лётчике, участнике спасения советской полярной экспедиции на «Челюскине», Анатолии Васильевиче Ляпидевском, «у которого Звёздочка номер один». В стихотворении есть строки:
…И когда за него прозвенели стаканы,
«Каюсь, хлопцы, — сказал он, вздохнув тяжело, —
Самым первым Героем был Федя Куканов,
Быть бы должен… Не стал… Просто не повезло.
Валька Чкалов, Байдук — имена-то какие!
А о самых о первых — что знаем о них».
И подумалось мне о богатстве России,
У которой на всё достаёт запасных…
Ляпидевский имел в виду советского полярного лётчика 1920-х годов Фёдора Куканова, но то же можно было сказать и о капитан-бригадире Муловском, отважном и образованном русском моряке: в истории русских кругосветных путешествий его имя известно мало, хотя должно стоять самым первым.
Сегодня заслуженно известно имя первого русского «кругосветчика» Ивана Фёдоровича Крузенштерна, но он в истории российского мореплавания оказался своего рода «запасным» — идейным преемником и духовным наследником Григория Ивановича Муловского. Лишь стечение обстоятельств не позволило Муловскому носить славное звание первопроходца. Ещё в 1781 году, будучи лейтенантом и генеральс-адъютантом вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа Ивана Григорьевича Чернышева, Муловский был назначен Чернышевым командиром корабля, снаряжённого на счёт графа в кругосветное путешествие — первое русское. Но тот корабль так вокруг света и не отправился…
Тем не менее замысел и мечта прочно обосновались на борту водимого Муловским корабля «Мстислав». На «Мстиславе» служил будущий соратник Крузенштерна украинец Лисянский. На «Мстиславе» служил и воевал сам Крузенштерн, от Муловского узнавший о сорвавшихся планах обойти, наконец, и русским вокруг «шарика». Да и не просто так обойти, а — в интересах Русской Америки.
Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 213
