О коварстве восточных правителей того периода свидетельствуют многие факты истории. К примеру, вопиющий характер имела гибель 8 февраля 1806 г. в ходе русско-персидской войны генерала от инфантерии князя П.Д. Цицианова, который был предательски убит во время переговоров с бакинским, подвассальным Персии, ханом Гусейн-Кули.
А какова история царского посланника в Персии генерал-майора А.С. Меншикова, который в начале 1826 г. был отправлен в Персию для решения пограничных вопросов? В Тавризе за ним была установлена слежка, все его письма в Россию перехватывались, он стал ощущать себя пленником и, почувствовав смертельную опасность в ходе начинавшейся агрессии Персии против России, бежал в Эривань. Затем, по дороге в лагерь Ермолова, он чудом избежал нападения на него персидских военных, изменив маршрут следования. А в это время в Тавризе русское посольство было арестовано в полном составе. Получается, что трагедии, подобные грибоедовской, были тогда на Востоке не так уж и редки. И совсем не случайно сам поэт однажды сетовал, что ему суждено было попасть в Персию, "в центр застоя, самоуправста и фанатизма".
В письме к английскому посланнику в Персии Макдональду в начале марта 1829 г. Фетх-Али-шах, прося поддержки у британского правительства в сложившейся конфликтной ситуации с Россией, всю вину на трагедию возложил на Грибоедова, который "в сложной обстановке, возникшей вследствие отказа удовлетворить требование о возвращении пленных… оказался предрасположенным прислушаться к злонамеренным советам и приступил черту благоразумия", а также на "жителей города, оказавшихся не в состоянии владеть собою". Никакой своей вины он вообще не признавал.
Активным противником Грибоедова выступил и первый министр Персии Аллаяр-хан, и дело здесь было не только в желании вернуть в гарем двух женщин-пленниц и отомстить за позор своего пленения, но и в желании, отстранив от дел Грибоедова, ослабить тем самым Аббас-Мирзу, наследника престола, который надеялся на поддержку России в борьбе да трон и опирался на содействие Грибоедова.
Духовные же мусульманские лидеры Персии видели в разгроме русской миссии реальный шанс разжечь антирусские настроения и усилить свое политическое влияние в Тегеране в условиях редкого падения авторитета шаха, который после проигранной войны с Россией окапался объектом критики. Фетх-Али-шах окапался в итоге не в состоянии контролировать самые оголтелые элементы и подстроился иод кровожадные устремления экстрем истов.
И, наконец, в том, чтобы рассорить Персию и Россию, отвлечь внимание и силы последней от русско-турецкой воины, был кровно заинтересован султан Турции и его ставленники, также имевшие определенное влияние в Тегеране.
М.Я. фон Фок, возглавлявший российский сыск и весьма осведомленный, писал о тегеранской трагедии: "Один друг Грибоедова, пред которым сей последний не имел ничего тайного и поверял все свои мысли и чувства, часто с ним разговаривал о делах персидских, и вот что он слышал от Грибоедова пред его отъездом. Против Аббас-Мирзы есть сильная партия при дворе, которая хотела бы удалить его от наследства престола. Эта партия боится, чтоб Россия не покровительствовала Аббас-Мирзе, и потому старалась и будет стараться всегда очернять его пред российским двором. Назначение в Персию посланником приятеля Аббас-Мирзы или, по крайней мере, человека, который знает все интриги двора, не могло быть приятным этой партии, и она будет стараться по возможности вредить послу… Один член английского посольства в Персии, выехавший почти в одно время с Грибоедовым из Петербурга (это был Джон Кэмпбелл, секретарь английской миссии в Тавризе. — С.Д.), говорил ему в присутствии друга: "Берегитесь! вам не простят Туркманчайского мира!" И так многие заключают, что Грибоедов есть жертва политической интриги".
С февраля 1829 г. письма и донесения от Грибоедова стали приходить в Тифлис все реже, и там не знали, чем объяснить такое молчание. Совершенно очевидно, что почти все письма из Тегерана накануне спланированного разгрома русской миссии перехватывались персидской стороной, и поэтому мы не знаем, что сообщал начальству Грибоедов накануне трагедии. Вскоре стали проникать смутные слухи о гибели в Тегеране всей миссии. Первым официальным подтверждением этих слухов стало сообщение генерального консула в Тавризе Амбургера: "Сегодня утром прибыл сюда человек Мирза-Муса-хана, который привез более подробные известия из Тегерана о случившемся там ужасном происшествии. Кажется, что духовенство тегеранское было главною причиною возмущения, соделавшего нашего министра жертвою ожесточенной черни, ибо в главной мечети провозглашали сбор правоверных. Злополучный Александр Сергеевич сделался жертвою своей храбрости".
В те дни ожидалось все, что угодно, вплоть до нового вторжения персидских войск. Как утверждал Муравьев-Карский, согласно "получаемым сведениям известно было, что персидские войска собирались около Тавриза. Многие говорили, что мера сия была только предостерегательная на случай вторжения наших войск; но не менее того брожение умов в Персии было чрезвычайное: хотели возобновить войну с Россиею, полагаясь на то, что мы были заняты войною с Турциею. И в самом деле, обстоятельства наши в Грузии в таком разе были бы несколько затруднительны; но с обеих сторон остались в покое. Нас точно занимала турецкая война, а персияне еще не забыли прошедших побед наших. Мы требовали выдачи виновников в смерти нашего посланника; нам обещались их выдать, но не выдавали и, наконец, не выдали".
Выживший во время трагедии с помощью подкупа нескольких персов Мальцов, которого потом многие обвиняли в трусости и предательстве, находясь под арестом в шахском дворце и боясь смерти, стал свидетелем постыдных картин, когда посланные шахом визири выказывали ему фальшивое "отчаяние шаха и собственную свою горесть". "Какой позор целому Ирану, что скажет император!" — говорили они. Позднее Мальцов с конвоем был доставлен до границы и передан российской стороне.
ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ "ЧЕРНОЙ РОЗЫ ТИФЛИСА"
Когда до Тавриза дошли сведения о тегеранской трагедии, было решено не сообщать о ней Нине, путем уговоров ее удалось убедить в том, что Грибоедов не пишет ей только по причинам своей занятости и что он просил ее вернуться в Тифлис. Князь Чавчавадзе хотел сам съездить за дочерью в Тавриз, но, получив отказ Паскевича, послам туда своего племянника Романа Чавчавадзе.
13 февраля Нина выехала в Тифлис, где продолжала тревожиться о судьбе Грибоедова. Однажды к ней заехала жена Паскевича — двоюродная сестра Грибоедова, заговорила об Александре Сергеевиче, запуталась в объяснениях, расплакалась и всё открыла. С Ниной сделалась истерика, и на другой день она преждевременно разрешилась. В своем письме к госпоже Макдональд 22 апреля 1829 г. Нина сама рассказала об этом: "Через несколько дней после моего приезда, тяжелых дней, проведенных в борьбе с тоской, охватившей меня, в борьбе с неясной тревогой и мрачными предчувствиями, все более раздиравшими меня, было решено, что лучше сразу сорвать покрывало, чем скрывать от меня ужасную правду. Свыше моих сил пересказывать вам все то, что я перенесла; я взываю к вашему сердцу любящей супруги, чтобы вы смогли оценить мою скорбь, я уверена, что вы поймете меня: мое здоровье не могло противостоять этому ужасному удару. Переворот, происшедший во всем моем существе, приблизил минуту моего избавления. Опустошенная душевными страданиями более, нежели страданиями физическими, лишь через несколько дней я смогла принять новый удар, который мне готовила судьба: мой бедный ребенок прожил только час, а потом соединился со своим несчастным отцом — в мире, где, я надеюсь, будут оценены и их достоинства, и их жестокие страдания. Однако его успели окрестить, ему дали имя Александр в честь его бедного отца".
