Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Вижу ее руки, пальцы тонкие, с маникюром, на одном колечко горит с маленьким камушком, а когда она поднимает руки вверх, то пальцы у нее заметно дрожат.
Перехватываю ее взгляд, чувствую, на губах появляется моя улыбочка, спрашиваю неизвестно зачем:
— Тебе страшно?
Она режет в ответ, сердится на меня:
— Не страшно… Противно. Суки, перепрятали, что ли, деньги?
— Ты не там ищешь, — вспоминаю. — Ромашка же сказала: в нижнем ящике.
Глазастая чертыхается. Теперь окончательно ясно, что она тоже боится, только делает вид.
— Дуры, что не хотите выпить, — говорит Каланча.
Она напивается, хохочет. Выливает вино на ковер, а он у них красивый — картинка, белый с синими разводами, и вино растекается бурым пятном. Тут я кричу, сама не знаю почему:
— Что ты наделала?
А она хохочет, кричит:
— Круши буржуев! — И как грохнет об пол вазу с цветами.
Мне плохо, голова кружится.
— Тихо! — командует Глазастая. Достает из-под белья железную коробку, обмотанную клейкой лентой. Коробка старая, на ней нарисована девушка в кружевном платье до полу и в чепце. И что-то иностранными буквами написано. Глазастая срывает ленту с коробки, открывает ее — а там денег доверху, одними сотенными.
Балдеем. Переглядываемся.
— Тут много, — говорю. — Давай отсчитаем три тысячи, а остальные обратно.
— Тогда они сразу узнают про Ромашку, — срезает Глазастая.
— Так ведь больше лучше, чем меньше, — шепчет Каланча. — Глаза у нее вспыхивают, огоньки внутри загораются. Смеется. — Три шоферу, остальные нам!
Глазастая не отвечает, молча снимает рюкзак — запасливая какая, с рюкзаком приходит, — набивает туда деньги, закидывает за спину и говорит:
— Я выхожу первая. Ты, Каланча, за мной. И перестань хихикать! — Берет ее за плечи и встряхивает. — А ты, Зойка, последняя. Ключи пусть так и лежат на видном месте.
Смотрю: ключи лежат на столе — один длинный и два коротких. «На три замка запираются сразу, — думаю, — а все равно не убереглись. Родная дочь подставляет», — мелькает в голове.
— Зойка, тебе говорят! Ты что не слушаешь? — дергает меня Глазастая.
Подымаю глаза на нее в упор. Она почему-то резко отворачивается, цедит: «Двери не запирай — прикрой, и все. Встретимся завтра. Сегодня меня не ищите». Поворачивается и уходит, поддергивая рюкзак, набитый деньгами.
Рюкзачок смешной, на нем аппликация медведя, я его еще по школе помню. Вспоминаю это и чуть не плачу.
Потом выходит Каланча. Пьяная она, надралась сладенького, цепляется за что-то в коридоре, чуть не падает. Слышу, еще лифт, стерва, вызывает.
А я как во сне плаваю, будто я где-то далеко, а тело мое тут. Приседаю на край стула, забываю, что надо отсюда мотать. Сижу, застывшая, и сижу. Слышу, кто-то входит, а не пугаюсь. Спокойно так думаю: милиция или соседи, пусть меня схватят, и делу конец. Загремим на пару с Костей. А девчонок я все равно не выдам, возьму всю вину на себя. Поворачиваю голову к двери — и жду.
Вырастает Каланча. Удивленно смотрит, спрашивает:
— Ты что уселась?… Совсем чокнулась.
Хочу ей ответить, но язык не слушается. Она хватает меня за руку и вытягивает из квартиры.
На следующий день продолжение. Ждем Глазастую.
— У нас дома бедлам, — весело сообщает Ромашка. — Отец мамашу стукнул. Та ревет. Не понимает, кто у нее ключи свистнул. Всю ночь они не спали, что-то там перекладывали, пересчитывали. А сегодня новые замки ставят. Мать говорит: «Я тебя давно просила: поставь квартиру под охрану милиции». А он: «Нашла придурка. На милицию ставить — все равно что голову в петлю сунуть».
— А ты чего радуешься? — спрашиваю Ромашку.
Она молчит, потом отвечает:
— Мое личное дело.
Сидим ждем Глазастую, а ее все нет и нет.
— А может, она взяла деньги — и с концами? — спрашивает Каланча.
Тут как раз раздается звонок, мы все трое, не сговариваясь, бросаемся к двери.
Глазастая спокойная, красивая, даже больше, чем всегда. Разодетая в пух и прах, в широкой кожаной куртке с плечами, в длинной юбке, с подмазанными глазами. Картинка!
— А деньги где? — нетерпеливо спрашивает Ромашка.
— Деньги… в одном месте, — отвечает Глазастая. — Не буду же я их с собой таскать?
Мы с Каланчой при сем присутствуем, в разговор не влезаем.
— А сколько там всего, пересчитала? — небрежно роняет Ромашка, словно проверяет Глазастую.
— Пересчитала, — говорит Глазастая и, как нарочно, замолкает.
— Ну?! — не выдерживает Ромашка.
— Десять тысяч, — произносит наконец Глазастая.
Ромашка облегченно вздыхает, и я вдруг понимаю почему: все в норме. Глазастая ее не обманула.
— Десять?! — балдеет Каланча. Она застывает с открытым ртом вроде меня.
— Каланча, закрой варежку! — хохочу. — А то плюну!
— Иди ты! — Она отмахивается, я ей мешаю.
— А почему ты их не принесла? — спрашивает Ромашка. — Шоферские могла оставить, а остальные надо было принести.
— Вот именно! — подхватывает Каланча. — Не зря же мы их брали.
Глазастая молчит. Ромашке это не нравится.
— Они ведь не твои, а мои! — с вызовом говорит Ромашка. — Так что поехали за ними! — Встает. — Я бы их поделила между нами.
Каланча тоже нетерпеливо вскакивает, предложение Ромашки ей очень нравится.
— Не поделишь! — отрезает Глазастая. — Не твои это деньги, и не мечтай!
Тут я качаюсь, чуть не падаю — ничего себе пирожки!
— А чьи же, позвольте узнать? — ехидничает Ромашка, но сама как-то уже не в себе.
— Трудно ответить. — Все стоят вокруг Глазастой, но она продолжает сидеть. — Вроде бы ничьи… Пока. Их можно приспособить… Например, отдать в детский дом, где счастливые радостные дети, окруженные заботой своих воспитателей, ни разу не ели досыта! И устроить им обжираловку! Представляете, сколько детей можно накормить за семь тысяч?
— Чего-чего?! — Ромашка бледнеет. Глаза от злости узкие, неприятные. — С какой стати?! Пусть на них государство жертвует! Ишь ты, добренькая за чужой счет! Кради у своего папаши и жертвуй! Девчонки, как вам это нравится? — Она ищет у нас поддержки.
— Мне лично не нравится! — кричит Каланча.
А я молчу: я на стороне Глазастой.
— Пошли! — требует Ромашка. Хватает Глазастую за рукав куртки и тянет в неистовстве на себя.
— Вещички не рвать! — цедит Глазастая и отталкивает Ромашку ногой.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
