– Что-то они рановато, – художник в задумчивости почесал берет. – Наверное, он хочет перед собранием Совета каждого его члена по отдельности выловить. Поедемте-ка тоже туда не спеша.
Они вышли, художник махнул рукой, и к ним подъехала удобная небольшая повозка, запряжённая парой лошадей.
* * *
Перед зданием Совета было людно, что само по себе было нонсенсом: солнце стояло уже высоко, а кучи людей праздно шатались вокруг либо пытались проникнуть в здание. Перед входом стоял экипаж богача и ещё двенадцать автомобилей, запряжённых лошадьми, – на них приехали члены Совета. Практически одновременно с коляской художника подкатило нечто, больше похожее на цыганскую кибитку: ярко-красный фургон, испещрённый разноцветными орнаментами. Это был экипаж сына члена Совета.
Муж и жена столкнулись лицом к лицу. И хотя не виделись они всего несколько дней, казалось, прошла вечность. Ещё недавно они бы многое отдали, чтобы не видеть друг друга хоть какое-то время. А сейчас стояли, не в силах сделать и шага, не сводили друг с друга глаз и оба плакали. Рядом в растерянности суетились сопровождающие – художник и сын члена Совета. Они бегали от двери к двери, переминались с ноги на ногу на месте, будто приспичило по нужде. Разводить в стороны несчастных супругов было совестно, но вроде бы и не положено было им никакое свидание. А с другой стороны, никто особо и не смотрел на них, экипажи скрывали их от любопытной толпы людей, под всякими благовидными и не очень предлогами явившихся в Совет, прослышав про суд над пришельцами.
– Я скучал по тебе, – наконец выдавил из себя мужчина.
Женщина молча приблизилась к нему и пальцами провела по его мокрым щекам, по губам, шее. Разрыдалась и упала в объятия. Художник с Бегемотиком, не сговариваясь, заслонили их спинами от возможных любопытных взглядов со стороны здания Совета.
– Я была иногда несправедлива к тебе, – подняв голову, прошептала жена.
– Иногда? – он улыбнулся, продолжая хлюпать носом.
– Ну, заяц! – она шутливо хлопнула его рукой по груди и заулыбалась в свою очередь. – Ты опять? Ну хорошо: я часто была несправедлива к тебе, так же, как и ты ко мне!
Они уткнулись лбами, глядя друг другу в глаза. Франт ухмыльнулся, но как-то плаксиво, а художник и вовсе уже давно сморкался в роскошный платок и заливался слезами.
– Боже, как я тебя любила! Ты чуть не разрушил… Мы чуть не разрушили это! Ты бы знал, как я была счастлива, когда мы только начали жить вместе! – она шептала с такой же безумной скоростью, как обычно выдавала ему рабочие новости о где-то-там-с-кем-то-поссорившихся-подругах-и-купленных-ими-обновках, но сейчас эта трескотня не раздражала, да и не трескотня это была, а настоящая песня любви, ласкающая слух, гревшая сердце и действовавшая точечно на слёзные железы. – Я хотела танцевать каждую минуту. Я писала твоё имя на запотевшем зеркале в ванной. Я пела твоё имя. Ты был таким… Ты был всем для меня.
Они разрыдались вместе и довольно громко, уронив головы друг другу на плечи. Бегемотик приблизился, всем видом показывая стеснение, хотя на него никто и не думал смотреть, легонько постучал пальцем по плечу путешественника и галантно покашлял. Мужчина, не оборачиваясь, раздражённо дёрнул плечом, но рыдания прекратил.
– А сейчас?
– Да. Опять, – ёмко ответила женщина и, подняв голову, посмотрела на него с прищуром. – А ты?
Он молча поцеловал её в губы, потом мелкими поцелуями стал осыпать всё лицо и, дойдя до уха, прошептал:
– Я тебя люблю! Я тебя всегда любил… Прости меня!
Со стороны Совета резко усилился шум толпы. Кажется, любопытных начали разгонять.
– Где пришелец мужчина? – прозвучал гнусный голос.
Художник с Бегемотиком разом кинулись к их подопечным и растащили их по сторонам. Парочки обошли каждая свой экипаж и вышли на площадь, на приличном удалении друг от друга, будто только здесь появились.
Секретарь Совета, плюгавенький кривоногий мужичок в дрянных засаленных красных панталонах и синем сюртуке, с огромным горбатым носом, занимавшим половину лица, и злыми глазами, блиставшими из-под лохматых, растущих клочьями бровей, оторопел. Пару секунд он хлопал тонкими засохшими губами, не сумев произнести ни звука, но потом всё же пришёл в обычное орущее состояние.
– Да как вы… Да как… Кто? Я же… Вам же… – судя по всему, обсценная лексика в этой стране давным-давно была запрещена и забыта, но её необходимость явственно ощущалась. Более того, она как-то сама собою угадывалась в этом красноречивом монологе секретаря, но самое главное – его все понимали!
– Понимаете, господин секретарь Совета, – начал оправдываться Бегемотик, – мне действительно отец сказал, что нам необходимо явиться раньше, чем приведут на допрос женщину. Он сказал, как только мы полностью увидим солнце…
– Ну и что? Что тебе непонятно было? – секретарь брызгал слюной.
Наш путешественник впервые увидел столь отважного человека, не ставившего ни в грош сына члена Совета. Судя по всему, «золотой молодёжи» он видел столько, что уже устал всех уважать за их родителей.
– Всё понятно, господин секретарь Совета! Но дело в том, что я приехал так, как мне и приказано было папенькой…
– Ты что, совсем дурак? – всё-таки кое-какая ругань тут была позволена. – Сейчас почти полдень, женщину привезли вовремя, ей в полдень и назначалось! Весь Совет сидит ждёт тебя с этим пришельцем! Твоего отца чуть удар не хватил от волнения!
– Ваши слова оскорбительны, господин секретарь Совета. Я абсолютно прав, ведь полностью солнце я смог увидеть лишь недавно – солнце от нас закрывает замок, и восходит оно над ним ближе к полудню!
– О-о-о! – секретарь схватился за голову. – Всем же понятно, что «когда солнце станет полностью видным» – это значит, когда совсем рассветёт, хоть где твой дом находится! И тебе твой отец прочит место в Совете! Это конец времён, это катастрофа! Куда катится этот мир? Этой стране придёт конец!
– Сдаётся мне, любого другого тут бы уже за такие слова распяли или как там у вас модно казнить… – шепнул Бегемотику путешественник.
– На его блажь закрывают глаза, – отмахнулся франт, но говорил тоже еле слышным шёпотом. – По сути, он всего лишь слуга, хотя и чистой крови, и должность как бы уважаемая. Но на самом деле он прислуживает Совету, выполняет много всякой чёрной работы, которую не доверишь постороннему. И чтобы он лучше работал, все изображают, что уважают его. Это гораздо эффективнее, чем ему чем-то грозить или больше платить. За эту эфемерную значимость он готов работать хоть сутками.
Секретарь тем временем выговорился, придя в себя, с любопытством разглядел пришельцев, презрительно сплюнул, увидев на женщине джинсы, и начал командовать:
– Так, вы оба, – он ткнул пальцем сторону Бегемотика и путешественника, – мигом в комнату заседаний Совета. А вы, – в сторону женщины с художником он мягко махнул ладонью, – должны будете пройти в отдельную комнату рядом, я дам вам мальчика, он вас проведёт. И ни в коем случае оттуда не высовывайтесь! А то тут налетели эти обнищавшие чистокровки, сплетники, проходимцы, мошенники!
