– Хватит! Уходим направо, на Огарёвку!
Поворот на улицу Огарёва находился тут же, перед шеренгой милиции. Во вновь разуплотнившемся месиве ребята удачно сместились в сторону и, уловив момент, все вместе, одним комом вывалились из людской лавины.
Переводя дыхание, они брели по мостовой. Ноги слегка дрожали, уши заложила глухота.
– Все выбрались? Никто не потерялся? – Игорю нравилось играть роль старшего. – А Митька где?
– Здесь, здесь он, – успокоили девчонки.
Митя поотстал и совершенно случайно оказался рядом с Катей.
– Надо же так лопухнуться, – негромко, но так, чтобы все слышали, сказал Игорь. – За полдня успели дать себя обмануть, протопали впустую чёрт-те сколько и в заключение позволили толпе подчинить себя…
– Ну кто же знал, что так получится? – подала голос Рита Лебедева.
– Человек с мозгами всё должен предвидеть. Надо только не лениться думать, шевелить извилинами… В жизни, как в шахматах, каждую позицию следует вначале проигрывать в голове. А мы на эмоции отвлеклись.
– Чтобы всё предусмотреть, надо родиться провидцем, – заметила Катя. – Не зря ж говорят: «Знал бы, где упаду, – соломки бы подстелил».
– Это отговорки недотёп. Если человек умён и самостоятелен, а не какой-нибудь валет бубновый, он обязан контролировать ситуацию вокруг себя, обязан быть хозяином положения. А иначе… Предусмотреть основные варианты несложно. Ты, когда улицу переходишь, под колёса ведь не лезешь, контролируешь ситуацию. Так и во всём остальном. Жизнь регламентирована набором правил, как в футболе. Их не так уж много.
Митя был полностью согласен с Катей. Ему нетерпелось сказать что-нибудь такое в её защиту, что поставило бы точку в споре, а главное, чтобы фраза сверкала особенными словами, вроде того, что ввернул Игорь: «регламентирована». Но по закону вредности, если очень надо, то в голову ничего путного не лезет. И тогда он решил блеснуть эрудицией.
– Может, на самом деле всё сложней, и от нас мало что зависит? Помните историю царя Эдипа? Ему было предсказано, что он убьёт своего отца и женится на своей матери. И гадать ничего не надо – ему будущее на блюдечке поднесли. Но, как он не берёгся, всё предсказанное свершилось.
– Не зря говорят: «На роду написано», – поддержала Катя, невзначай окатив Митю горячей волной счастья.
– Ну, это всё мифы, суеверия… Несерьёзно.
– Выходит, что по-житейски мудры те, для кого нет неизвестного?
– А Гагарин, между прочим, полетел в полную неизвестность, – заметила Рита.
– Я думаю, неизвестное там было сведено практически к нулю. Ракету конструкторы и инженеры обсосали до последней гаечки и не за страх, а за совесть. Да ещё перед этим собаки летали. Знаний накопилось достаточно. Иначе человека туда не пустили бы.
– И всё-таки это очень скучно – продумывать каждый шаг, каждый день бояться ошибиться. Мне кажется, непредвиденные случайности делают жизнь интересней. А иногда самой хочется пойти на какой-нибудь сумасшедший поступок. И наплевать на правила, – упорствовала Рита.
– И вся твоя жизнь будет состоять из ошибок, в том числе, и роковых.
Последнее слово осталось за Игорем, потому что, шедший впереди, Вовка резко остановился, показал рукой и громко произнёс:
– Опа-на!
Слева из сумеречной подворотни жёлтого казённого здания под гул голосов медленно выползала колонна людей с флагами. Сегодня день особый – все друг друга любят, и колонна с радостью приняла молодёжь в свои ряды. И ребята долгим кружным путём – по улице Герцена, до зоопарка, а потом обратно – всё же дошли до цели. На трибуне мавзолея стоял, светящийся счастьем, глава государства, а рядом с ним – Гагарин, немного смущённый и скованный. Кажется, ему было не очень свободно в окружении персон, которые раньше он видел только на портретах. А люди всё шли и шли… Гагарин улыбался. Школьники вместе со всеми в меру покричали, в меру помахали руками и, выполнив долг, разошлись.
На следующий день все комсорги получили по выговору.
Митя с Олегом в пустом классе готовили внеочередной выпуск стенгазеты. Обычно неподверженный смене настроений, Коржик выглядел пасмурно. Сидя за учительским столом как-то неудобно, боком и без удовольствия водя кисточкой по бумаге, он спросил:
– Как у тебя дома отнеслись к тому, что мы Гагарина встречали?
– Да нормально… – соврал Митя. Не говорить же, что дома ничего не знали.
– А у меня скандал на полную катушку. Слёзы, сердечные приступы. Маме два раза неотложку вызывали. Когда папа был жив, такого никогда не случалось. А теперь она за меня боится. Опёка такая, что из дома бежать хочется.
Мите стало неловко – с ним никто никогда о личном с такой тоской не говорил, и он не знал, нужно ли сейчас что-то ответить или лучше промолчать.
– После смерти папы ей всё кажется, что со мной должно случиться что-то нехорошее. До смешного доходит. Я сейчас беру уроки рисунка, так она меня туда чуть не за руку отводит – всего-то пять остановок на метро – и к концу занятий приезжает, чтобы проводить меня домой. Ей кто-то из подруг наговорил, что при встрече Гагарина были жертвы – то ли насмерть задавили, то ли покалечили. Матушка моя сопоставила эти рассказы с тем, что творилось на похоронах Сталина, и у неё прихватило сердце. Думаю, меня теперь ждёт ещё более строгий режим. Свободы хочу! – шутливо воскликнул Олег. – Свободы!
Однако было видно, что ему не до смеха.
Свободы хотели все. И Митя тоже. Кругом все учат: школа, родители, баба Вера. Каждый талдычит своё, не задумываясь над тем, что у Мити есть личное мнение. Никто его не спрашивает: «А сам-то ты что думаешь?» Диалога нет, давят и давят. Скорей бы стать взрослым.
Недавно Серёжка заявил, что начинает жить по плану: заранее наметит какое-нибудь дело, выделит для него время и точно выполнит намеченное. И так каждый день. Он считал, что таким образом воспитывает в себе организованность, необходимую для будущей карьеры. Сегодня этот карьерист запланировал поход в кинотеатр, а Мите всё равно, как убивать время, лишь бы не сидеть дома. И на излёте дня они вдвоём направились в сторону Пушкинской площади. Свернув у Никитских ворот направо, парни набрали темп и ходко топали по пустынному тротуару. Слева от них тянулся бульвар, но там набралось слишком много гулящего народа, а пройтись вот так, чтобы ветер гудел в ушах, можно только, если никто не мешает.
Город рано готовился вступить в лето. Зелень на деревьях, хотя ещё и не лишилась младенческого глянца, но уже по-взрослому перешёптывалась между собой. Ветерок робко шевелил пыль и мелкий песок на обочине мостовой. Серёжка увлечённо распространялся о своих планах на будущее:
– Ты привык и не замечаешь, что все мы живём по уши в дерьме. Мои предки никогда не видели человеческой жизни. Сами виноваты. Я сравнивал своего отца и главу государства. Разница только в том, что мой болван волосатый, а этот – лысый. А так… Оба ударения в словах перевирают, оба одинаково кулаками трясут над башкой, когда с речью выступают, оба любят часами языком молотить – только на трибуну выпусти.
