Александр Иванович подошел к деревянной будке с облупившейся краской, на которой было написано «касса». Оказалось, закрыто. Да что там, судя по виду будки, касса не работает уже много лет. Прошелся по перрону, остановился, прислушиваясь, не идет ли поезд, снова пошел. Было ужасно холодно, а ветер еще злее, чем в городе, а небо набрякло свинцовыми тучами, низкое, страшное, тоскливое. Но что же ему все-таки делать?
Он опять прошел по платформе — туда и обратно. Ничего здесь не выходишь — поезда, конечно, не будет. И какая гнетущая тишина! И ни души вокруг. Что же делать, что делать?
Идти в деревню, другого выхода нет. Но как перебраться через это необъятное поле?
Александр Иванович с сомнением посмотрел на свои туфли, абсолютно не приспособленные для таких походов, перевел взгляд на деревню вдалеке — деревня не подавала никаких признаков жизни: ни дымом из труб, ни лаем собак, но представлялась ему желанной, но вряд ли достижимой целью. Он сошел с платформы, вздохнув, ступил на край поля — ноги тут же увязли в липкой влажной земле, ветер пронзил насквозь, небо, казалось, опустилось еще ниже. И вдруг пошел снег. Крупные мокрые хлопья посыпали сверху, без всякой подготовки, внезапно. И тогда он отчетливо понял, что умрет, умрет очень скоро, и то, куда он сейчас идет — возможно, последнее его дело на Земле.
Дело… Значит, в Пелагеевку он попал сознательно? Не просто так, по какому-то странному капризу взял и бросился очертя голову неизвестно зачем, а явился свершить последнее дело своей жизни. Понять бы, какое. Понять… Да, вероятно, это дело и состоит в том, чтобы понять. Белые хлопья усеяли черное поле, белые хлопья засыпали его черное пальто. Сон перешел в новую стадию. Сгорбленная одинокая фигура уныло движется к неведомой цели — черно-белый кошмар Пифагора.
Что он должен понять? И кто из них должен понять?
Это поле преодолеть невозможно. Интересно, что на нем росло? И как все здесь выглядело летом, под ярко-голубым небом, при зеленой траве? Вон там вдалеке лесок, который он раньше не заметил. Сейчас лесок черный, скорбный, но в теплое время года там, должно быть, хорошо. Как жаль, что умереть ему суждено в ноябре, как жаль, как жаль…
Ноги скользят и вязнут, на подошвы налипло по тонне земли. Но деревня приблизилась. Он не надеялся, что сумеет дойти. Теперь стало ясно: дойдет. Дойдет и докажет, что Метапонт не выход. Или обратное, что нужно отправляться в Метапонт.
* * *
Пелагеевка оказалась не деревней, а дачным поселком средней руки. Возможно, этим и объяснялась ее полная и какая-то безнадежная безлюдность. Жизнь поселка заканчивалась с наступлением осени. Простые, незамысловатые домики, которые теперь, в черно-белом свете смотрелись жалкими и грязными, — вот что представляла собой эта Пелагеевка.
Александр Иванович вышел на асфальтированную дорогу. Кое-как почистил туфли и остановился: куда теперь, в какую из этих дач он должен войти, и что там его ждет? Голубая калитка, за три дома от того места, где он стоял, привлекла его внимание — она была единственным ярким пятном на этой блеклой улице. К ней он и направился.
Калитка оказалась незапертой. Александр Иванович вошел в крошечный дворик, поднялся по ступенькам деревянного крыльца и опять остановился в нерешительности: сюда ему или нет? Но вдруг дверь резко открылась, довольно чувствительно ударив его по плечу. Он вскрикнул от неожиданности, испуганно отскочил в сторону и не сразу узнал человека, стоящего на пороге.
— Александр Иванович? — тот смотрел на него удивленно и тоже испуганно. — А вы-то как здесь оказались?
Вячеслав Марков, один из его учеников — понял наконец Александр Иванович, — очевидно, это его дача. Ну что ж, значит, ошибся: на даче Маркова никакого такого дела у него быть не может. Нужно придумать какое-нибудь вразумительное объяснение своего появления и поскорее уйти.
— Заблудился, — промямлил он и смутился окончательно: никакого вразумительного объяснения в голову не приходило. — Я… Видите ли… Приехал на электричке… по делу. Вы не подскажете, ходят здесь какие-нибудь автобусы? Не знаю, как выбраться в город.
— Заходите, — неуверенно и явно неохотно пригласил его Вячеслав. — Только у нас… Ну, да что уж там! Решили отпраздновать окончание курсов, устроили нечто вроде выпускного.
— Но ведь курсы еще не закончились, — неуверенно возразил Александр Иванович. — Еще предстоит тестирование, получение сертификатов.
— Думаете, могут возникнуть проблемы? Курсы-то платные, — Вячеслав нагло ему подмигнул, — ваши интересы совпадают с нашими, в одной лодке, так сказать, плывем. Да вы заходите, раз уж все равно пришли.
В комнате был страшный беспорядок: на столе пустые бутылки и остатки закуски, всюду переполненные пепельницы. На полу вповалку спали его ученики, почти вся группа. Он зачем-то их сосчитал, получилось семь человек, и восьмой Вячеслав. Всего в группе было двенадцать. Кого же не хватает? Он осторожно, на цыпочках прошел между спящими, заглядывая в лицо каждому. Ему почему-то очень важно было узнать, кого же именно не хватает. Олег Смирнов, Вероника Кускова, Володя Степанов… А эти кто такие? Лежат, отвернувшись к стене, лиц не видно.
Вячеслав хлопнул в ладоши и пропел, кривляясь, противным фальцетом:
— Вставайте, люди добрые.
Некто неопознанный у стены резко сел, прояснившись в Семена Голубева, и осоловевшим взглядом посмотрел на Александра Ивановича.
— Иван? Явился наконец? Это же форменное свинство: приглашать в гости, а самому не приезжать… — и осекся, тряхнул головой, снова посмотрел на Александра Ивановича, взгляд его стал более осмысленным. — Вы?! Простите, пожалуйста, я думал… Вот черт! — Вскочил, суетливо стал натягивать брюки, подскакивая на одной ноге. — Надо же, как неудобно получилось! — пробормотал Семен. — Я думал, это Иван Молчанов. Он нас всех пригласил к себе на дачу, а самого до сих пор нет.
— Так это дача Молчанова? — неизвестно отчего вдруг встревожившись, спросил Александр Иванович. — Он вас пригласил к себе в гости?
— Пригласил, — неуверенно проговорил Семен и добавил почти с вызовом: — Не просто же так мы к нему нагрянули.
Остальные тоже проснулись и, чего-то стыдясь, стараясь не смотреть друг на друга, отводя взгляды от Александра Ивановича, стали подниматься. Теперь он мог всех хорошо рассмотреть. Кроме Ивана Молчанова не хватало еще троих: Алины Купцовой, Васи Терехина и Артура Климова.
— Чаю предложить не можем, — тоже вдруг смутившись, сказал Вячеслав. — Электричество отключили, а здесь только электроплитка. Вчера печку топили, чтобы согреться, но это такая морока. Не хотите ли водочки? — Он потряс полупустой бутылкой. — Здесь немного осталось.
От водки Александр Иванович отказался. Тогда Вячеслав допил ее сам, прямо из горлышка, не предложив больше никому. Сел на стул у окна, закурил, отвернувшись от всех.
— Надо бы здесь убраться, — тихо предложила Маша Дроздова. На нее оглянулись с осуждением, словно она сказала то, о чем говорить нельзя. Все вообще чувствовали себя очень неловко и скованно.
