— А это зачем?
— Я подумал, что вам захочется принять солнечную ванну. — Он закинул матрас на крышу капитанского мостика.
— Что вы собираетесь делать? Будете ставить мотор?
— Нет, подожду, пока вода не станет немного теплее, или найду кого-нибудь, кто сделает это за меня. — Он снова исчез внизу, а Селина взяла учебник испанской грамматики, залезла на крышу капитанского мостика и распласталась на матрасе. Она открыла учебник и прочитала:
— Существительные бывают мужского или женского рода. Их всегда надо запоминать с определенным артиклем.
Было очень тепло. Она уронила голову на открытую книгу и закрыла глаза. Тихо плескалась вода, пахло соснами, уютно грело солнце. Она подставила руки теплу, и весь мир куда-то исчез, а реальностью оставалась только белая яхта, стоящая на якоре в голубом заливе, и Джордж Дайер, двигавшийся внизу в каюте, открывая и закрывая ящики и время от времени чертыхаясь, когда что-то ронял.
Чуть позже она открыла глаза и позвала:
— Джордж.
— М-м-м?.. — Он сидел на кубрике голый по пояс, курил сигарету и скручивал канат в безукоризненную бухту[21].
— Я теперь знаю мужской и женский род.
— Что ж, начало хорошее.
— Я подумала, что неплохо бы поплавать.
— Что ж, тогда поплавайте.
Она села, откидывая волосы с лица.
— Вода ужасно холодная?
— После Фринтона ничего не может быть холодным.
— А откуда вы знаете, что я ездила во Фринтон?
— Мне первобытный инстинкт подсказывает все, что касается вас. Я так и вижу, как вы проводите там лето с вашей няней. Синяя от холода и дрожащая.
— Конечно, вы правы. А пляж покрыт галькой, и у меня всегда огромный свитер поверх купальника. Агнес тоже ненавидела это место. Бог его знает, почему нас туда отправляли?
Она встала и начала расстегивать рубашку.
Джордж сказал:
— Здесь очень глубоко. Вы умеете плавать?
— Конечно, умею.
— Я буду держать гарпун наготове на случай, если появятся акулы-людоеды.
— Ах, как смешно! — Она стянула рубашку, и на ней оказалось бикини, которое он ей подарил.
Он простонал:
— Господь всемогущий! — потому что считал это просто шуткой и представить себе не мог, что у нее хватит духу надеть его, но сейчас он почувствовал, как будто шутка рикошетом ударила по нему, и он стоял как оплеванный.
Вновь слово «невинность» нанесло ему удар, и он несправедливо подумал, что Фрэнсис, с ее обветренным, загорелым до черноты телом и вызывающим бикини, была просто вульгарна.
Он так и не понял, услышала ли Селина его удивленное восклицание, потому что в этот момент она нырнула, и он смотрел, как она поплыла, аккуратно и без всплесков, а ее длинные волосы веером лежали на воде, как какие-то новые и прекрасные водоросли.
Когда она наконец вылезла из воды, дрожа от холода, он набросил на нее полотенце и спустился в камбуз, чтобы найти ей что-нибудь поесть: кусок хлеба и немного брынзы от Хуаниты. Когда он вернулся, она снова сидела на солнышке на крыше капитанского мостика, вытирая волосы полотенцем. Она напомнила ему Перл. Он дал ей хлеб, и она сказала:
— Во Фринтоне это всегда было имбирное печенье. Агнес называла его «закуска для дрожащих».
— С нее станет.
— Вы не должны так говорить. Вы ведь ее даже не знаете.
— Извините.
— Она, возможно, вам бы понравилась. У вас, вероятно, нашлось бы много общего. Агнес всегда выглядит отчаянно сердитой, но это ничего не значит. Ее лай гораздо страшнее, чем укусы.
— Большое спасибо.
— Это считается комплиментом. Я очень люблю Агнес.
— Возможно, если я научусь вязать, вы меня тоже полюбите.
— Есть еще хлеб? Я все еще голодна.
Он снова спустился вниз, а когда вернулся, она опять лежала на животе, раскрыв учебник. Она прочитала:
— Yo — я. Tu — ты (фамильярно). Usted — вы (вежливо).
— Не Usted. Usteth… — Он придал слову легкую испанскую шепелявость.
— Usteth… — Она взяла хлеб и начала с отсутствующим видом его есть. — Знаете, а забавно, что, хотя вы и многое обо мне знаете… конечно, мне пришлось вам рассказать, потому что я думала, что вы мой отец… я почти ничего не знаю про вас.
Он не ответил, и она повернулась, чтобы посмотреть на него. Он стоял в кубрике, его голова вровень с ее, всего в двух футах, но его лицо было повернуто в другую сторону: он следил, как одна из рыбацких лодок вышла из бухты и заскользила по прозрачной зелено-голубой воде, так что все, что она смогла увидеть — это коричневая линия лба, щеки и челюсти. Он даже не обернулся, когда она заговорила, но спустя некоторое время сказал:
— Да, думаю, что ничего.
— И я ведь была права, правда? «Фиеста в Кала-Фуэрте» — не про вас. Вас почти и нет в книге!
Рыбацкая лодка подошла к месту, откуда начиналась глубина, и Джордж спросил:
— Что вы так жаждете знать?
— Ничего. — Она уже жалела, что углубилась в эту тему. — Ничего конкретно. — Она загнула страницу учебника, но тут же быстро ее отогнула, потому что ее учили, что это плохая привычка. — Думаю, что мне просто любопытно. Родни, мой адвокат, — помните, я вам говорила, — это он дал мне вашу книгу. А когда я сказала ему, что думаю, что вы мой отец и что хочу поехать и найти вас, он ответил, что не надо будить спящего тигра.
— Для Родни что-то уж слишком поэтичное высказывание. — Рыбацкая лодка прошла мимо них, ушла в глубокие воды, прибавила оборотов и устремилась в открытое море. Джордж повернулся к Селине лицом. — Это я — тигр?
— Не совсем. Он просто не хотел, чтобы я вызвала массу осложнений.
— Вы не послушались его совета.
— Да, я знаю.
— Что вы пытаетесь сказать?
— Думаю, то, что я от природы любопытна. Извините.
— Мне нечего скрывать.
— Мне нравится узнавать все о людях. Их семья и родители.
— Мой отец погиб в 1944 году.
— Ваш отец тоже погиб?
— Его эсминец был торпедирован в Атлантике немецкой подводной лодкой.
— Он служил в военно-морском флоте? — Джордж кивнул. — Сколько вам было лет?
— Двенадцать.
— У вас были братья и сестры?
— Нет.
— А что потом с вами было?
— Ну, что… учился в школе, потом служил в армии, а потом решил остаться в армии и получить офицерское звание, что и сделал.
