— Клей, Джимми хочет есть. Я должна приготовить ему завтрак.
— Мне можешь тоже приготовить, но не сейчас.
— Я опоздаю из-за тебя на работу.
— Думаешь, тебя выгонят? — с надеждой спросил Клей.
— Думаю, тебе лучше отпустить меня.
Он снова усмехнулся, с силой потянул за рубашку и затащил вырывавшуюся Бекки в постель.
Она упала на него и в ужасе закричала:
— Клей, твоя нога!
— Нога в порядке.
Он крепко держал Бекки. Она пропищала что-то в знак протеста, но Клей весело проигнорировал ее требование.
— Вероятно, я был не прав, что так дурно обошелся с этой рубашкой.
— Что ты хочешь этим сказать? — Бекки все еще ерзала в его руках, которые он незаметно сомкнул вокруг ее талии. — Ты же всегда ее не любил.
Клей ее не отпустит. Она была его женой пять лет и помнила, что у него хватка, как у бульдога.
Близость его тела кружила ей голову. Даже когда она сопротивлялась и отбивалась, ей очень хотелось лечь, обнять Клея, крепко прижать и… любить.
Внезапно ее охватила паника. Подобные чувства, подобная ситуация совсем не входят в ее планы, ей не нужно все это. Бекки немедленно возобновила попытки расцепить руки Клея. Ей удалось отогнуть два его пальца. Только бы удалось с ним справиться.
Ее ночная рубашка задралась выше колен. Клей опустил руку и коснулся ее бедер. Бекки дернулась, потом затихла. Неужели его прикосновения всегда были такими живительными, такими влекущими?
Сейчас Клей снова прижимал ее к себе, она почти лежала на нем, ощущая тепло его тела.
— Оказывается, они могут делать женское тело еще соблазнительней.
— Кто «они»?
Клей закусил губу.
— Байковые ночные рубашки. В них есть свой соблазн. Ведь какая богатая пища для воображения — представлять, что там под ней. Прозрачная ночнушка не такая завлекательная, как байковая.
— А ты знаток, — сказала Бекки, с трудом сдерживая улыбку.
— Еще бы. Как-никак я целых три недели спал неподалеку от тебя, а ты, — его пальцы скрутили мягкую ткань, — ты была здесь, и в этой рубашке. Если бы только я знал… — грустно заключил Клей.
— Бедняга, — посочувствовала Бекки.
— С другой стороны, — приободрился Клей, — никакого воображения мне и не надо. Достаточно обратиться к памяти. — Он погладил ее спину и крепче прижал к себе. — А она у меня не такая уж плохая.
Дрожь пробежала по ее телу, и всякое желание сопротивляться пропало. Клею сейчас уже не нужно было удерживать ее. Бекки лежала рядом с ним. Он, конечно, желал ее, но ни к чему не принуждал. Она могла отодвинуться, встать, броситься в ванную под ледяной душ. Но она не пошевелилась.
Очень медленно, не сводя с нее глаз, Клей наклонил голову и потерся губами о ее губы.
— Воображение не всегда хорошая вещь, Бекки.
Ее губы приоткрылись, когда он прошептал это еще раз.
— Не всегда?
— Нет. В последнее время оно сделало мою жизнь невыносимой.
— Мне очень жаль.
— Я представлял тебя с Барри.
— Неужели?
Клей потерся подбородком о ее щеку, и Бекки почувствовала, что подбородок колючий.
— Поскольку я не мазохист, думать об этом мне неприятно.
— Причину я могу понять.
— Теперь можешь? — Судя по голосу, Клей оценил ее понятливость. — Тогда почему бы тебе не успокоить мое воспаленное воображение?
Ее веки медленно опустились. Ей хотелось плыть в сладостном коконе его голоса, его прикосновений, его поцелуев.
— Как же мне это сделать, Клей?
— Скажи, что ты не спала с Барри.
Бекки почувствовала озноб. Глаза ее открылись.
— Что?
— Не думаю, что спала, но хочу быть уверенным.
Судя по его глазам, Клей поддразнивал ее. Однако лицо его было напряженным и серьезным, словно он пытался внушить ей желательный для себя ответ.
— Знаю, что ты помолвлена с ним, но тебя я тоже знаю. Скорее всего, ты будешь ждать, когда вы поженитесь.
Бекки покачивалась в легком забытьи, отрешившись от всего, и слова Клея не сразу вернули ее на грешную землю.
— Клей, это не твое дело.
— Если бы ты давала мне каждый раз после этой фразы монетку в пять центов, я давно бы разбогател. Почему бы тебе не сказать прямо?
Ну зачем она сопротивляется? Клей ведь не отстанет, пока не услышит ответа. Бекки вздохнула.
— Нет, я не спала с ним.
Ей неприятна была сама мысль об интимных отношениях с Барри в своем доме, где в другом конце коридора мог находиться Джимми. Не соблазняла ее и идея оставить Джимми у мачехи или сестер, а самой остаться у Барри. Но Барри никогда ей этого не предлагал, и она была признательна ему за деликатность.
В улыбке Клея соединились торжество и нежность. Он одобрительно кивнул.
— Примерная девочка.
И снова приник губами к ее губам. В его поцелуе Бекки ощутила те же торжество и нежность. Она не отвечала на его поцелуй, но Клея, казалось, это не волнует. Он отодвинулся и посмотрел на Бекки так, словно знал наперед: она сейчас скажет, что не выйдет за Барри, потому что все еще любит его, Клея.
Но Бекки промолчала. Клей воспринял это философски.
— Заметь, Бекки, что в последнее время мы стали говорить о таких вещах, о которых нам давно уже следовало поговорить. Только говорим мы урывками.
— О каких, например?
— Мы никогда по-настоящему не говорили о неудачных родах или о смерти твоего отца. Всякий раз я ждал, когда ты оправишься от потери, чтобы завести с тобой разговор, но так и не дождался, вместо этого ты начала менять свое отношение ко мне и к нашему браку.
— Это ты так считаешь, — сухо возразила Бекки.
За ее ироничным тоном скрывалось подлинное страдание. Даже сейчас она не была уверена, что готова к подобному разговору. Если они не заговаривали об этом, у нее всегда оставалась возможность считать, что большинство их проблем — вина Клея. Подумав так, Бекки тут же почувствовала угрызения совести. Клей прав — она слишком долго убегала, прятала голову в песок, уклонялась и смертельно устала от всего этого.
— Я не меньше тебя горевал о твоем отце, Бекки. Человек он был что надо. Глядя на него, я видел, каким отцом хочется быть мне.
У Бекки навернулись на глаза слезы.
— Ох, Клей. Я же этого не знала. Ты ничего мне не говорил.
— Да, и мне жаль, что я не сказал ничего ему.
Клей замолчал, в глубине его глаз таились сожаление и грусть.
