Войдя в тесное сырое помещение, герр Апфельманн казался особенно нервным, даже пот выступил на его лбу. Выдохнув, он сказал:
– Герр Эйн, вы отказались от моей помощи в качестве адвоката… Но я хотел бы выразить вам сочувствие, невзирая на то, что сделало вас преступником. И прошу вас еще раз: позвольте мне быть вам полезным.
Сердце Апфельманна стучало очень сильно, он что-то скрывал.
– Господин адвокат, – ответил Элиас, глядя на него с участием, – вы были очень терпеливы со мной. Но я повторяю еще раз: вы ничем не можете мне помочь…
– Даже вручив вам это? – прервал его Апфельманн.
И он достал из портфеля потерянный том священной Книги.
– Я наблюдал за вами на заседании суда, когда вы заметили ее на столе с уликами: казалось, она так важна для вас. Вот я и стянул ее сегодня под вечер из судейской канцелярии! Думаю, что раньше завтрашнего дня ее никто не хватится. Пришлось действовать быстро и «подмазать» надзирателей, чтобы не задавали вопросов.
Апфельманн задумчиво посмотрел на книгу, которую бережно держал в руках. Потом продолжил:
– Я попытался ее читать, но ничего не понял…
Хотя Апфельманн рисковал ради него жизнью, Элиас уже перестал слушать адвоката – его глаза были прикованы к Книге. Все его существо вновь исполнилось надежды. Это молчание смутило молодого человека.
Потом Элиас медленно заговорил:
– Это Он послал вас. Спасибо, герр Апфельманн, вы – Мудрец, искупающий грехи века сего.
Элиас смотрел на переплет Книги, но тот не светился. Потом в знак дружбы положил руку на плечо адвоката и сказал доверительно:
– Друг мой, я никогда не смогу отблагодарить вас.
Адвокат наконец вручил Элиасу Книгу, и та сразу же начала излучать знакомое ему нежное тепло. Мгновение Элиас колебался: не поведать ли адвокату свою тайну? Но вдруг спохватился – с какой стати?
И бережно положил Книгу рядом с собой.
Апфельманн спросил:
– Вы ее не откроете?
– Не сейчас, – ответил Элиас.
– Похоже, она очень важна для вас…
– Так и есть, дорогой господин адвокат. Эта книга – самое ценное, что есть на свете.
– Правда? Быть может, потому-то полиция так ею заинтересовалась. Книгу приобщили к уликам совсем недавно.
Дверь камеры скрипнула, и появилась массивная фигура надзирателя.
– Можно вас на пару слов? – сказал тюремщик, подзывая Апфельманна знаком, но оставаясь в дверях.
Апфельманн подошел.
– Не стоило бы вам тут задерживаться, господин адвокат, – шепнул надзиратель. – В такое время вы вообще не имеете права тут быть. Мы с напарником здорово рискуем. Наказать могут… Вы же понимаете, мы не хотим неприятностей.
– Не беспокойтесь, – ответил Апфельманн, скрывая свою нервозность, – все будет хорошо. Я скоро закончу. Позову вас через минуту.
Тот ворча закрыл дверь. Обернувшись, адвокат был внезапно ослеплен яркой вспышкой золотистого света. И услышал, как в камере тихо, словно эхо, прозвучало: «Спасибо». Книга закрылась. Элиас исчез.
Финал
Когда Элиас очнулся ото сна, все его затекшее тело ломило. Он сидел в гостиной, лицом к старинной шахматной доске Зофа. Во дворе лаяла собака. Элиас был грязен, лицо покрывала многодневная щетина. Но кошмар наконец закончился: он довел миссию до конца и теперь испытывал огромное облегчение.
Его удивили запах гари и страшный беспорядок в доме. Конечно, Польстериха давно перестала тут убирать, а он отсутствовал некоторое время. Но кроме этих мелких неприятностей ничего не случилось – дом был цел. Поэтому он решил, что запах доносится откуда-то снаружи.
Открыв окно, он поразился яркой голубизне неба. День выдался великолепный. Вдалеке на дороге дети играли с красным мячом. Возвращались прекрасные дни, а вместе с ними начиналось и возрождение. У Элиаса Мудрого было легко на сердце, поскольку мир в его глазах вновь обрел гармонию.
Он бросил последний взгляд на шахматную доску, инкрустированную мрамором и черным деревом, стоявшую на прямоугольном столе в гостиной.
Вид этой «исправленной вселенной», которая наконец-то оказалась в мире сама с собой, так его утешил, что он отогнал от себя былые сожаления. Он был готов полюбить эту новую эру в оставшиеся ему дни.
И возвел глаза к небесной лазури, чтобы воздать хвалу Богу и воле Его.
Потом, вернувшись в свою комнату, заметил, что его обычно безупречно развешенные и разложенные вещи кем-то обысканы. Все деньги, которые он прятал в платяном шкафу, исчезли. Наверняка мелкие воришки. В конце концов, это объясняло беспорядок в доме. «Ну и на здоровье!» – подумал он.
Облик этого мира убедил его без всяких доказательств: атмосфера радикально изменилась, начался новый отсчет времени. Это казалось ему очевидным, лежало на поверхности.
Старик сел в «ушастое» кресло в маленькой гостиной. Он был горд, что именно ему выпала миссия исправления. Хотелось только поскорее обнаружить ее благотворные последствия.
Тут он заметил почту, скопившуюся на пороге, и, подобрав объемистую пачку, обнаружил два письма из Вены.
Он предчувствовал, что в его жизни случилось какое-то счастливое событие… но не смел надеяться.
И вдруг его сердце подпрыгнуло от радости: это писала его сестра Елена! Она просила приехать к ней в Вену, потому что дети и внуки постоянно требовали своего старого дядюшку Элиаса.
– Дядюшка Элиас! – воскликнул он. – Как же чудесно!
Реальность и в самом деле изменилась. Но он пришел в полный восторг, ознакомившись со вторым письмом. Оно было подписано рукой некоего Губерта Эйна (Элиас не очень хорошо представлял, кто это такой), и в нем говорилось следующее:
Вена. 24 октября.
Дорогой кузен!
Мы с Эвелин не понимаем, как и вся наша семья, почему ты решил обосноваться в этом захолустном городишке, вдали от родных. Нам так тебя не хватает. Хотелось бы убедиться, что у тебя все хорошо, потому что ты уже давно не отвечаешь на наши письма. Мы бы все очень хотели, чтобы ты написал о себе.
Как тебе известно, Эйны всегда были очень дружны, даже в трудные времена. Вот почему мне важно знать, что ты ни в чем не нуждаешься и нашел в Браунау то, за чем туда поехал.
Мы не теряем надежды, что ты снова переберешься в Вену. Больше чем когда-либо я хочу, чтобы семья осталась единой. Мы рассчитываем на тебя.
Твой верный кузен
Губерт Эйн.
Так Элиас узнал, что обрел семью и перестал быть одиноким.
После всех потрясений, которые он испытал в последнее время, это было, без всякого сомнения, самым сильным. Сейчас ему казалось, что он уже почти знает своего кузена. В памяти постепенно всплыло лицо дорогого Губерта. А также лица племянников, племянниц, кузенов и внучатых племянников – они появлялись как воспоминания, поднимались на поверхность словно после долгой амнезии.
