Я посмотрела на маму. Она мерила шагами коридор из конца в конец, напряженная, нервная. Мы обе чувствовали, что после того разговора между нами выросла стена. Нужно было непременно вернуться к неприятной теме, но мы ее избегали, прятались, говорили о Мило, о Маргерит, о докторе Сократе – лишь бы не копаться в многолетней лжи, двуличии, предвзятости, изначальном неравенстве, причинах и последствиях.
– Если бы доктор убедил ее сделать аборт, хоть какая-то польза была бы от их интрижки. – Мама брезгливо скривилась.
– Мама, прошу, не начинай опять! Посчитай-ка, на каком она месяце? Прерывать беременность уже поздно.
Я правда перестала понимать, что хорошо, что дурно. Способен ли вообще кто-нибудь отличить одно от другого? Сомневаюсь. Маргерит использовала доктора в своей игре? Вполне возможно. Пыталась с его помощью отменить запрет, узнавала о состоянии Мило из первых рук. Ну и что? Не мне судить сестру. Ее упрямство меня бесило, однако она не сдавалась из любви к племяннику и неизбывного чувства вины перед ним. Мама тоже по-своему права: Лино не смирился бы с появлением Марго, воспринял бы его как личное оскорбление, как начало войны. Бог знает, что он мог натворить в таком состоянии.
Близкие всю жизнь тянули меня в разные стороны, буквально раздирали на части. Каждый преследовал свою цель и в упор не видел остальных. Ни за что не уступал, не шел на компромисс. Мне всегда приходилось защищать себя и сына в одиночку.
На кого я больше сердилась? На Маргерит? За легкомыслие, безответственность и пресловутое упрямство. Из-за нее мы попали в эту передрягу. На Лино? Несчастье ожесточило его до предела. На маму? Она не пожелала ответить за собственные ошибки и столько лет кормила меня баснями… Нет, на себя. Я вечно шла у них на поводу, все принимала, со всем соглашалась.
С раннего детства я боролась за то, чтобы семья не разваливалась, не распадалась. Старалась всем угодить, многое терпела, сглаживала острые углы. Мирилась с чужими недостатками, подавляла свои. И чего добилась? Родители разошлись. Правду о маме узнала только сейчас. Мы с мужем все больше отдалялись друг от друга, я не могла уразуметь, что с ним творится. Отношения с сестрой совсем разладились, я ее потеряла.
У меня остался один Мило.
Я не отходила от окна, подглядывала в щелочку.
– Мама, занавески, – чуть слышно попросил мой мальчик, силы совсем его оставили.
– Не занавески, а шторы, глупыш.
Все труднее объяснять, почему окно занавешено. Осень вступила в свои права, солнце уже не светило так ярко. В палате сгущался сумрак. Отчего же не впустить побольше света?!
Черт! Зачем я держала сына в темноте, в духоте, в заточении? Не давала выглянуть, а ему так хотелось на волю! Чтобы не увидел, как тетка дежурит внизу?!
Нет, так нельзя.
Я дождалась, когда доктор подойдет к Марго. В конце концов, он тоже заинтересован в выздоровлении Мило. Пусть поможет мне, уговорит ее не разгуливать под окнами, сидеть тихо. А еще лучше – выдержать паузу, не приезжать несколько дней. В ответ я постараюсь уж как-нибудь уломать Лино, чтобы разрешил ей повидаться с племянником, обещаю!
– Мило, малыш, подожди минутку, я скоро вернусь. И, честное слово, сейчас же раздвину шторы.
Решение меня вдохновило, окрылило. Я ног не чуяла, сбежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки, опрометью бросилась к ним. И застала врасплох.
Маргерит грациозно отскочила, как испуганная лань. Быстро спрятала руку за спину, но я успела заметить облачко сизого дыма у нее над плечом…
Боже мой! Она курила!
– Селеста, мы ничего такого, просто разговаривали… Вот и все.
– Мне очень жаль, простите, – поспешно извинился доктор Сократ.
За что, непонятно. За нарушение врачебной тайны? За то, что ухлестывал за моей сестрой?
Не время допытываться. Сейчас важно другое. Я бесцеремонно отстранила его, подошла к Марго вплотную.
– Ты что творишь? Думаешь, я не вижу? Маргерит, как тебе не стыдно? Ты снова куришь?!
– Между прочим, я взрослая. Делаю, что хочу, живу, как мне нравится. Хватит разыгрывать заботливую мамашу! – дерзко заявила она в ответ.
– Ты что, издеваешься?! – Я чуть не лопнула от возмущения.
– Маргерит курит в стороне от больницы, это не запрещено, – вмешался доктор Сократ. – Но, поверьте, я тоже против. Постоянно советую ей быть умереннее.
Умереннее! Час от часу не легче…
Значит, Маргерит пустилась во все тяжкие, нашла подходящий момент!
Меня душил гнев, но я постаралась с ним справиться, глубоко вздохнула, заговорила как можно спокойнее, ласковее, хоть это было нелегко.
– Маргерит, ты отлично знаешь: в положении курить нельзя. Ты приносишь вред не только себе одной. Отлично знаешь и все равно куришь! Черт! Ну будь хоть чуть-чуть сознательней!
В юности я лет пять подряд выкуривала не меньше пачки в день. Во время первой долгожданной беременности доктор мне велел:
– Селеста, резко не бросайте, иначе у вас возникнет никотиновое голодание, оно тоже скажется на ребенке.
Так что я сокращала всего по сигарете в неделю.
И на шестом месяце не курила вовсе.
Многие восхищались моей выдержкой, а я им отвечала:
– Ради ребенка я готова на все.
Потом врачи утверждали, что курение на раннем сроке ни в коем случае не могло спровоцировать летальный исход.
Ни в коем случае…
Маргерит замерла и с ужасом посмотрела на доктора Сократа.
– В положении? – повторил он растерянно. – О чем вы? Я что-то не пойму…
Было видно, что все он отлично понял. Я осеклась, пожалев о своей поспешности. Маргерит заплакала.
Я протянула ей носовой платок. Она не взяла, с досадой отвернулась, бросила и затоптала сигарету.
– Прости, пожалуйста, я не подумала, что ты… Конечно, не мне сообщать об этом, однако скрывать на четвертом месяце невозможно… Тем более от врача. Я была уверена, что он в курсе. Когда отношения близкие… Нечего, нечего, тоже мне секрет! Да вы особо и не прятались. Я давно заметила, и не я одна.
Доктор Сократ прямо за голову схватился:
– Маргерит, ты беременна? На четвертом месяце? Быть того не может! Или я ослышался?
– Я не беременна, – выпалила Марго. – И не была никогда. Не могу объяснить, слишком сложно!
Я взглянула ей прямо в глаза.
– Не беременна? И не была? Как это понимать? Кому ты лжешь – мне или ему? Есть у тебя хоть капля совести?
Она дрожала, будто былинка на ветру. Безумная сухая былинка в бурю.
– Маргерит, Маргерит… – Доктор Сократ не находил слов.
