- Извините, Владислав, но это какая-то пародия, - обиженно перебил Лецке. - И списана с нас, а вы обещали...
- Имейте терпение, мой дорогой критик.
Мезряков переложил лист, принявшись за следующий.
"Свет едва пробивался сквозь пыльное решётчатое окно, на столе душно желтели флоксы. Перестав писать, следователь поднял глаза:
- А когда у вас появилось желание расправиться с Дрыном?
Человек в наручниках заёрзал на стуле.
- Оно появилось значительно позже, когда в нём всё стало раздражать. Он был для меня живым укором. "Я - не ты, а ты - не я!" - хмыкал он при разговоре, замечая, как я нервно комкаю в кармане платок. Мочась на снег, он успевал расписаться желтоватой струёй. А я? В лесу едва дотерпишь до общественного туалета "Пардон!" - дёрнув дверь, смутишься, обнаружив кабину занятой. "Запираться надо!" - гаркнет Дрын, выгоняя занявшего пинками. Воспитание? Сказки для дураков! Я его почти ненавидел! "А ты, смотрю, добра не нажил, - заглянув как-то в гости, уселся он за стол и начал стричь ногти на газету. - Гроб-то придётся напрокат брать".
- Так вы близко сошлись?
- Ближе некуда! В дни перемирия даже философствовали за рюмкой. "Живём, будто в компьютерной игре, - подливал он мне. - И к своей жизни относимся, как к виртуальной, и к чужой". "Будто вечные", - чокался с ним я. "Потому что привычка останавливает время, день становится похожим на день, как две капли. Она, конечно, гарантирует от сумасшествия, но кредитует скуку". - "Мы втайне в бессмертие верим, иначе бы так бездарно время не тратили". - "Виртуальные герои тоже верят, а потом - гейм овер!"
Расставаясь, пожимали руку. Чтобы опять взяться за ножи, чтобы снова вырыть томагавки.
- А когда же вы стали убийцей?
- Когда? Знаете, убеждённых подлецов мало. Преобладают негодяи по слабости. Чтобы не сподличать, силы нужны, твёрдость. А люди плывут по течению, чуть что: "Ах, оставьте меня в покое!" И нет им никакого до вас дела. Хотя при случае прихватят, что плохо лежит. Им и убить-то страшно, это ж тоже мужество иметь надо...
- Я спрашиваю, когда вы стали убивать.
- Так я вам и отвечаю. Была у меня жена, которая постоянно капризничала: "У тебя всё время дела! Нам даже некогда заняться любовью!" - "А чем же, по-твоему, - говорю, - мы занимаемся, когда скандалим? Если есть любовь, ею занимаются всегда". И ненависть такая же. Вон и Господь явил нам бесконечную любовь, а Его распяли. А сейчас? Блекло всё, вяло...
- Значит, убивали от полноты чувств?
- А от чего же? По крайней мере, не лицемерил, не актёрствовал. Под влиянием Дрына вышел из роли. А чего притворяться? И так кругом тряпки, вроде меня до появления Дрына.
- А какой он, Дрын? Опишите.
- Искать станете?
- Просто интересно.
Человек в наручниках состроил гримасу.
- Да был ли Дрын? Может, Дрына-то и не было?
- А за кем же тогда тянутся убийства?
- Считайте, очередь разгружал... На тот свет.
- И которым в ней оказался Дрын?
Человек чуть не расплакался.
- Да они все - дрыны! От первого до последнего! Я их с детства терпел. Ах, уроки не выучил, ступай в угол! Наказываю тебя ради твоего же блага! Плохо работаешь, потому и мало получаешь! Вон, сосед жене машину подарил, а ты? Неделя прошла, что мне приятного сделал? И - дрын-дрын-дрын! А телевизор? Правительство работает в нужном направлении! Терроризм не пройдёт! Дрын-дрын-дрын! И все они ловят меня, хотят уничтожить, испепелить! Так уж лучше я их, а?
Громыхнув наручниками, человек погрозил стене.
- Самооборона?
- Отчаявшегося! У Дрына-то руки о-го-го, какие, где хочешь, достанет! А мои только ножом и удлинишь. И меня же теперь чудовищем выставляют!
Человек закусил губу.
- А вы, значит, герой?
- Ещё бы, раз и за вас бился!
- Я уж как-нибудь сам... Вернёмся к Дрыну. К вашим "казакам-разбойникам".
- А чего к ним возвращаться? Я и теперь - разбойник, вы - казак. Или нет? Или вы не Дрын? Лучше я про очередь расскажу. Я долго их слушал, думал, они умнее. А оказалось прав Дрын - тупицы...
Человек уставился в угол.
- А жена тоже - Дрын?
- Конечно. Весь мир - Дрын. А ей по природе положено. И дьявол был женщиной...
- Был?
- Ну да. Он умер, не выдержав с нами конкуренции.
Человек вздохнул.
- А Бог?
Человек пожал плечами.
- Не знаю. Похоже, он развел нас, как рыб в садке, чтобы пускать после смерти на свои нужды. Вроде как на органы.
- Что пускать? Душу?
- Да. Только душа со временем вся вышла! Вот и стали мы неинтересны, вот и остались без присмотра. И развелись такие, как Дрын. Они, как домашние животные, без хозяина дичают...
(Краем глаза посмотрев на Лецке, Мезряков взял новый лист.)
Кабинет уже наполнил вечер. Посреди бумаг тускло светила настольная лампа.
- Забавный сон, - устало потянулся врач, отложив историю болезни. - Любопытная персонализация зла. И сколько же раз вы убивали Дрына?
Человек в больничном халате проглотил слюну.
- Не считал, много.
- А в себе?
- В себе?
- Ну да.
- Эта мысль мне не приходила.
- Рано или поздно пришла бы. А за ней и суицид. Так что вы вовремя обратились к нам, Агафон Дрын".
Собрав листы в обратном порядке, Мезряков выровнял их, постучав о стол. Лецке посмотрел с удивлением.
- А при чём здесь бездарно проведенная жизнь? Это же рассказ про психопата.
- А кто, по-вашему, мы с вами?
Усмехнувшись, Лецке пожал плечами. Отложив листы, Мезряков обнял его:
- Эх, Антон, не бойтесь быть сумасшедшим. Нормальная психика - это посредственность, серость. Она остается незамеченной, человечество заражают безумцы. Кто Мухаммед, как не экзальтированный параноик? Разве Иисус не мазохист? А Будда не интровертированный шизофреник? К тому же вдвоём сойти с ума не страшно.
- Не страшно, - эхом откликнулся Лецке.
Мужские гениталии некрасивы, женские - безобразны.
В августе Москва пустеет, становясь сносной для проживания. Несмотря на жару, от которой безумеют собаки, несмотря на полуденного беса, который нагоняет бесцельную маету. Мезряков с Лецке спасались от жары в парке. Там все было как всегда в эту пору. Жгучее солнце вспарывало проплывавшие облака. По щекам у старух струился пот, крупные капли которого скапливались в морщинах. Они обмахивались широкими носовыми платками в клетку и время от времени в них сморкались. Дети хныкали, плетясь за матерями, которые тащили их за руку. А у центрального входа бил фонтан, облепленный голыми телами. Мезряков с Лецке тоже загорали, отгородившись от всех зарослями кусачей крапивы где-нибудь на солнечной поляне, отгоняли ветками злых августовских мух, обливаясь потом, пока их не прогоняли вездесущие муравьи.
