С этой минуты до самого вечера дядюшке Гульдену не сиделось на месте. Он был в таком же состоянии, в каком находился я, когда ждал разрешения венчаться. Каждую секунду старик посматривал в окно и говорил:
— Сегодня придут важные новости… Солдаты получили приказ, стало быть, от нас теперь нечего скрывать.
Мы прислушивались. Но нет, по мосту ехала крестьянская телега или бричка.
Мы продолжали ждать и прислушиваться.
Глава VIII. «Да здравствует император!»
Наступила ночь. Катрин уже начала накрывать ужинать, когда дядюшка Гульден чуть ли не в двадцатый раз сказал:
— Слушайте!
Вдали слышался грохот. Дядюшка быстро надел свой камзол и крикнул мне:
— Идем, Жозеф!
Он почти скатился с лестницы. Я не отставал. Я тоже жаждал узнать новости. Не успели мы выйти на улицу, как из-под темных ворот выехала почтовая карета с двумя красными фонарями и с грохотом промчалась мимо нас. Мы побежали за ней. Мы были не одни. Со всех концов сбегался народ с криками:
— Вот она! Вот она!
Почтовая контора находилась на Сенной улице. Карета ехала прямо, затем завернула за угол. Чем ближе мы подходили к конторе, тем больше было народа на улице. Люди выходили изо всех ворот. Бывший мэр города, его секретарь и другие именитые граждане бежали вместе с толпой и, переговариваясь друг с другом, восклицали:
— Вот торжественная минута!
Перед почтовой конторой уже стояла громадная толпа. Все подымались на цыпочки, прислушивались, задавали вопросы почтальону, но тот ничего не отвечал.
Начальник почтовой конторы открыл освещенное окно. Почтальон кинул туда с козел пачку писем и газет. Окно закрылось. Почтальон начал щелкать бичом, чтобы толпа расступилась. Карета покатила дальше. Все повторяли лишь одно слово:
— Газеты! Газеты!
— Идем в кафе Гофмана, — сказал мне дядюшка Гульден, надо спешить, газеты сейчас получены.
Если мы замешкаемся, то уже не сможем проникнуть в кафе.
На площади бежали люди. Офицер Маргаро громко говорил:
— Идем! Газеты у меня!
За ним шла группа отставных офицеров. Мы вошли в кафе и уселись около печки. Кафе было уже полно, но народу все прибывало. Стало так душно, что пришлось открыть окна. С улицы доносился гул голосов.
— Хорошо, что мы поторопились, — заметил дядюшка Гульден.
Чтобы лучше видеть, мы встали на стулья. Кругом было море голов, посредине кафе виднелась группа отставных офицеров. Шум все возрастал и тут раздался крик:
— Тише!
Это был голос офицера Маргаро. Он забрался на стол. Позади, за двойными дверьми, виднелись фигуры жандармов. Народ уже было полез в окна.
— Тише! Тише! — разнеслось по толпе вплоть до самой площади.
Наступила такая гробовая тишина, словно в комнате не было ни души.
Маргаро начал читать газету. Его отчетливый голос, отчеканивавший каждое слово, напоминал мне тиканье наших часов среди глубокой ночи. Его было слышно далеко на улице. Чтение продолжалось долго, так как офицер читал все подряд, ничего не пропуская.
В газете говорилось, что так называемый Бонапарт, враг народа, державший Францию пятнадцать лет в рабстве, бежал с острова, где он был поселен, и имел дерзость снова ступить на землю, залитую кровью по его вине. Войска, верные королю и народу, идут, чтобы арестовать беглеца. Видя всеобщее негодование, Бонапарт скрылся в горы с шайкой негодяев, ставших на его сторону. Теперь он окружен со всех сторон и неизбежно будет захвачен.
Я припоминаю также, что газета сообщала, будто все маршалы поспешили предложить свои услуги королю, отцу народа, и что будто знаменитый маршал Ней, принц Московский, поцеловал руку королю и обещал доставить Бонапарта в Париж живым или мертвым.
Время от времени среди толпы раздавался смех и замечания.
Офицер начал читать под конец правительственное сообщение, призывавшее всех французов кинуться на Бонапарта и захватить его живым или мертвым. Когда офицер дошел до этого места, его глаза загорелись огнем. Он начал рвать газету на мелкие куски и затем, весь бледный, подняв руки кверху, громовым голосом, заставившим нас затрепетать, крикнул:
— Да здравствует император!
И все отставные офицера подняли вверх свои большие шляпы и хором прокричали:
— Да здравствует император!
Казалось, потолок обрушится от этих криков. Я себя чувствовал так, словно мне налили холодной воды за шиворот. «Теперь все пропало, подумал я. — Вот и проповедуй о прелестях мира таким людям!»
На улице горожане и солдаты подхватили возглас: «Да здравствует император!». Я смотрел, что будут делать жандармы. Оказалось, они тихонько удалились — они ведь тоже были старыми наполеоновскими солдатами.
Маргаро хотел слезть со стола, но его подхватили на руки и торжественно понесли вокруг зала. Он опирался своими длинными руками на шеи двух товарищей, его голова высилась над шляпами, — он плакал. Никогда нельзя было поверить, что этот человек может прослезиться. Он ничего не говорил. Его глаза были закрыты и слезы текли и сбегали по носу и длинным усам.
Я глядел на все это, широко раскрыв глаза, но дядюшка Гульден одернул меня и сказал:
— Жозеф, идем… уже пора!
Дома нас ожидала встревоженная Катрин. Мы рассказали ей, что случилось. Стол был накрыт, но ни у кого не было аппетита. Выпив стакан вина, дядюшка Гульден сказал нам:
— После всего, что мы видели, нет сомнения, дети мои, что император войдет в Париж. Этого хотят и солдаты, и крестьяне, у которых собираются отнять землю. Если Наполеон откажется от своей любви к войнам, то и горожане станут на его сторону, особенно если хорошая конституция гарантирует народу свободу — это высшее человеческое благо. Пожелаем же, чтобы так и случилось…
Глава IХ. Весь город в возбуждении
На следующий день в городе был базар. Повсюду только и говорили, что о важной новости, — о прибытии Наполеона во Францию. Крестьяне из окрестностей, в блузах, куртках, треуголках и колпаках приезжали на своих телегах, якобы для продажи ржи, овса и ячменя, но на самом деле просто для того, чтобы узнать новости. Слышалось дребезжанье колес и хлопанье бичей. Женщины не отставали от мужчин. Они быстро шли по всем дорогам, подоткнув юбки и с корзинами на головах.
Весь этот народ двигался под нашими окнами и дядюшка Гульден приговаривал:
— Как все волнуются! Как все спешат! Дух Наполеона уже витает по стране. Теперь уже не шествуют со свечами в руках и в стихарях.
Видно было, что крестные ходы порядком ему надоели. Часов в восемь мы сели, по обыкновению, за работу, а Катрин пошла на базар закупить масла, яиц и овощей. Через два часа она вернулась и сказала нам:
