Всю неделю, которую Мария и Риккардо провели в Верее, Дожик не мог до конца насладиться снегом. Пёс понял, что в снег можно прыгать, можно нырять, в снегу можно валяться, закапываться самому и копать глубокие норы, снег можно жевать и «вспахивать» носом, – короче, снег был универсален и поэтому прекрасен! А главное, снег вполне способен заменить собой воду, которую Дожик так любил.
Уезжая домой и вновь терпя ужасные унижения и переживая волнения в аэропорту, пёс твёрдо знал одно: он будет скучать по снегу и ждать – с нетерпением, с ностальгией! – новой поездки на волшебную родину своей любимой хозяйки, где есть такое чудо – СНЕГ!
…Утомившись после длительной прогулки, Дожик спал. На этот раз они с Марией гуляли почти целый день: остановились, как всегда, выпить кофе на площади Сан-Марко (кофе, естественно, пила одна Мария, а псу снова пришлось скучать, считая жирных голубей), прошли до самых Королевских садов и возвратились, обойдя строгий классический фасад театра Ла Фениче, со стороны Рио-делла-Верона. Псу снился странный и необыкновенно приятный сон. Он видел Венецию, укутанную снегом: мохнатые снежные шапки покрывали купола и башенки собора Сан-Марко, свешивались с крыши Дворца Дожей (Дожик почему-то считал этот дворец своим, хотя даже никогда не бывал внутри); в глубоком снегу тонули зловредные голуби; снег (а не вода!) заполнял все каналы, словно ноздреватое тесто выплёскивался из берегов, выливался в улицы и переулки… То здесь, то там в снежном плену навсегда застыли остовы брошенных, забытых гондол… А главное – в этой новой прекрасной снежной Венеции больше не было ни одного гондольера!
Горец
Возвышавшиеся на холме развалины древнего замка Глэнн представляли собой величественное и одновременно грустное зрелище. Казалось, что время особенно жестоко обошлось с этими стенами, словно стремясь стереть даже саму память о той славной далёкой эпохе, когда 24 июня 1314 года[14]войска гордого шотландского короля Роберта I Брюса одержали великую победу при Бэннокберне и освободили родную Шотландию от английского владычества, восстановив её независимость. Тогда неприступный Глэнн принадлежал одному из сподвижников Брюса барону Седрику из клана Мак-Гиров – самому отчаянному смельчаку во всём Хайлэндсе[15]. В битве при Бэннокберне он спас жизнь самому Брюсу, правда, ценой своей собственной…
Ныне Глэнн лежал в руинах, а воспоминания о герое Седрике свято хранил лишь один старик – Артур Мак-Гир. Словно повинуясь зову далеких предков, он регулярно приходил под разрушенные стены замка со своим преданным другом – колли Дунканом, обожавшим длительные прогулки по вересковым холмам. Артур подолгу сидел здесь, предаваясь одному ему ведомым мечтам, а Дункан весело носился по округе в поисках овец, которых можно было бы попасти: к огромному сожалению собаки, хозяин никак не догадывался завести для Дункана хоть небольшую отару, чтобы тот тоже мог откликнуться на зов предков. А то те немногие глупые овцы, каких ему удавалось иногда встретить, пугались незнакомой собаки и норовили не мирно пастись, а разбежаться по всему Хайлэндсу, к явному неудовольствию своих хозяев.
Второй бедой, преследовавшей Дункана, был живший по соседству старый английский бульдог. Как всякая уважающая себя ШОТЛАНДСКАЯ овчарка, Дункан терпеть не мог этого сноба – АНГЛИЙСКОГО бульдога, само существование которого в непосредственной близости от дункановских владений с зарытыми «на чёрный день» косточками мешало ему спать спокойно. Кстати, не далее как вчера вечером Дункан, возвращаясь с прогулки, застал зловредного бульдога роющим подкоп под живую изгородь двора Мак-Гиров. Немедленно обратив врага в бегство, словно трусливую овцу (бедный бульдог действительно отличался довольно трусливым характером, что, вообще-то, практически не свойственно представителям его породы), Дункан всё же решил, что одну самую заветную баранью косточку надо перепрятать. И теперь бережно нёс в зубах своё сокровище, намереваясь зарыть его под стенами Глэнна: раз любимый хозяин так любит это место, значит, оно самое безопасное на земле и никаким бульдогам сюда не добраться.
В отличие от полного сил Дункана старому Артуру каждый раз тяжело давался подъём к замку. Но он никогда не изменял традиции, словно стремясь разгадать одну многовековую тайну, которую хранила его семья. Дело в том, что сын самого Седрика, прямого предка Артура, считался… незаконнорождённым. Все знали о любви благородного шотландского барона к прекрасной леди Абигайль Мелроуз. Свадьба должна была состояться в середине августа, когда вокруг зацветёт вереск и воздух наполнится волшебным, пьянящим, полным любви ароматом. Но Седрик погиб, не дожив до своего счастья. А через девять месяцев скончалась в родах леди Абигайль, произведя на свет мальчика. Никто не сомневался, что этот ребёнок может быть только сыном Седрика. Говорили, что перед смертью Абигайль пыталась найти какие-то бумаги, подтверждающие, что её союз с бароном всё же был освящён Церковью. Ей не поверили, посчитав, что она просто обезумела от горя и выдаёт свои мечты за свершившийся факт. Впрочем, Роберт Брюс в память о заслугах Седрика повелел сохранить за новорождённым имя Мак-Гиров: потомки маленького Роберта, как в честь короля окрестили младенца, продолжали носить тартан цветов клана и владеть фамильным гербом, в щите которого было изображение собачьей головы – символа преданности и бесстрашия. Однако баронский титул Мак-Гирами был утрачен, а замок Глэнн отошёл короне: рождение бастарда в те времена каралось очень жестоко и покрывало последующие поколения несмываемым позором. Роберту ещё повезло: горцы слишком уважали храброго барона, не пожалевшего жизни за своего короля, и никогда не напоминали Роберту о его сомнительном происхождении. Словно даже после смерти героя Седрика и красавицы Абигайль их души продолжали оберегать сына. Почему спустя столько веков после тех событий Артура тянуло к развалинам, давно уже не принадлежавшим его семье, он и сам не мог понять. Какую-то неведомую щемящую тоску, охватывавшую его каждый раз, как только он касался рукой поросших мхом шершавых камней замковых стен, чувствовал только верный Дункан. «Да, – шептал ему на ухо Артур, – у тебя-то с родословной всё в порядке». И тогда Дункан начинал ощущать себя последней паршивой овцой, потому что ничем не мог помочь любимому хозяину.
Но сегодня Артура особенно утомил тяжёлый подъём. Он сел на землю, прислонившись спиной к нагретому августовским солнцем камню, и, казалось, задремал. Дункан, не теряя времени, начал выбирать место для своего тайника. Легко перепрыгнув пролом стены, он нашёл под полуразвалившейся лестницей очень удобное углубление и начал сосредоточенно копать, не выпуская изо рта косточки, – мало ли вокруг охотников на такое богатство! Правда, вскоре Дункан понял, что выбрал неудачное место: вырыв довольно глубокую ямку, он уже собрался было опустить туда кость, когда лапы внезапно заскользили по какой-то твёрдой и гладкой поверхности. Бросать начатое дело на полпути было не в характере гордого шотландского «горца». Дункан решил во что бы то ни стало откопать мешающий ему предмет и, несмотря ни на что, зарыть любимую косточку именно здесь! Работа продолжалась, и тут в проломе стены показалось лицо Артура.
