— Мадам Теструп! Какой приятный сюрприз! — В его голосе еще клокотал смех. — И Бертель! Ура! Карл, к тебе гость, мой мальчик! Мадам! Вы должны извинить наш туалет, у нас был урок фехтования. Передышка от математики…
Возбуждение его объяснялось не только схваткой, он явно был под хмельком. На большом столе у торцовой стены залы вокруг графина, рюмок, стаканов и чашек громоздились стопки учебников, карт, тетрадей и чертежей. Клаус тоже выпил, это Дортея почувствовала по запаху, когда подавала ему сюртук. Не переставая извиняться, капитан Колд облачился в жилет и мундир.
Карл спрыгнул со стола, они с Бертелем молча смотрели друг на друга, оба были смущены. Каждый день через Клауса они передавали друг другу приветы, а порой даже небольшие послания, теперь же, оказавшись лицом к лицу, они не могли найти нужных слов.
— Что же это я… Садитесь, ради Бога, любезная мадам Дортея! Клаус!.. — Капитан Колд растерянно оглянулся. Клаус убрал с ближайшего кресла футляр от скрипки, валторну и смахнул пыль с сиденья, обтянутого тисненой кожей. — Вы не хотите снять мантилью? Наконец-то и к нам пришло тепло… Клаус, поищи, пожалуйста, служанку, забыл, как ее зовут…
В зале царил страшный беспорядок — пол был заплеван и затерт сапогами. На стульях валялась одежда, на полу — книги и рыболовные принадлежности, на подоконниках — пенковые трубки, ножи и пороховница. На всем лежал слой пыли. Эта зала с некрашеными бревенчатыми стенами и голыми окнами без штор всегда выглядела пустой и бедной. Немногочисленная мебель была старомодная и громоздкая — капитан Колд приобрел ее на аукционах, а то и прямо у крестьян. Красный чайный столик с фаянсовой столешницей и покрытые лаком клавикорды с бронзовыми украшениями выдавали, однако, непростое происхождение их хозяина. Серые бревенчатые стены были украшены, вернее, увешаны ружьями, охотничьими ножами и кинжалами, а также лосиными рогами, на которых болтались рыболовные снасти, охотничьи фляжки и ятаганы, но над канапе, стоявшим по той стене, где была печь, висел портрет покойной жены Колда в полный рост.
Портрет производил необыкновенно живое впечатление, он был написан за год до того, как она вышла замуж за капитана. На пышных светлых волосах лежал венок из полевых цветов, которые подчеркивали нежнейший цвет лица молодой женщины, светло-голубые глаза выражали истинное благородство, мягкость и невозмутимость. Прекрасные плечи и грудь были прикрыты кружевной косынкой, голубоватый атлас, обтягивавший стройный стан, был уложен на бедрах изящными складками. Живописец Юэль, написавший этот портрет, был один из самых известных портретистов Копенгагена.
Дортея никогда не могла без душевного волнения смотреть на это напоминание об утраченном счастье капитана Колда — прекрасный облик его покойной жены поразительно не вязался с тем жалким состоянием, в каком капитан пребывал теперь. Дортея редко бывала в Фенстаде, однако в те разы в зале все-таки было чисто и прибрано. Неужели Мария Лангсет опять уехала? Хотя в таком случае Колд не стал бы приглашать в Фенстад чужого мальчика.
Клаус вернулся в залу в сопровождении молодой женщины в крестьянском платье, она остановилась у порога и с нескрываемым удивлением оглядывала залу.
— Ага, вот и ты, прибери-ка здесь немного… Нет, постой… Мадам Дортея, мне бы хотелось угостить вас, но, боюсь, у нас в доме осталось только пиво, а вы, если не ошибаюсь, его не любите…
— Не тревожьтесь, капитан Колд, прошу вас. Мы приехали только затем, чтобы забрать Клауса домой. И еще мне хотелось лично поблагодарить вас за то, что вы занимаетесь с ним, это так любезно с вашей стороны.
— Ну что вы… Для меня это истинное наслаждение. — Капитан засмеялся. — Поверьте, во многих старых офицерах сидит школьный учитель. А ваш Клаус необыкновенно способный ученик, он удивительно легко усваивает те предметы, которые я могу ему преподать.
— Но теперь он должен ненадолго уехать. — И Дортея рассказала капитану о предстоящей свадьбе своего брата.
Капитан смел несколько книг и тетрадей в открытый ящик стола. Это был старомодный массивный стол с изогнутыми ножками, какие нередко встречались в крестьянских домах. Тем временем служанка убрала кружки и стаканы, а Клаус спрятал в буфет графин и рюмки. Бедный мальчик, как он вспотел, думала Дортея, ей было и весело и досадно — фехтование и водка в такую жару кого хочешь вгонят в пот.
— На свадьбу!.. Значит, ты едешь на свадьбу, Клаус? А жаль, мы так продвинулись вперед в наших занятиях. — Капитан Колд опять засмеялся и похлопал себя ладонью по рту, чтобы подавить икоту. Потом он подмигнул Клаусу: — Как думаешь, не следует ли нам воспользоваться обстоятельствами, чтобы посвятить твою уважаемую матушку в наши планы? Видите ли, мадам… — Служанка внесла оловянный кувшин и три оловянных бокала. — Ага, вот и пиво…
Дортея приняла бокал и пригубила его. Капитан Колд быстро осушил свой, а Клаус сделал вид, будто не заметил, что капитан налил и ему. Знания, которые он усвоил в Фенстаде, по-видимому, превосходили те, что имела в виду Дортея, — даже если он и в самом деле изучал основы математики, он в то же время усвоил здесь и другие, менее полезные знания.
— Да, мадам Теструп, как видите, мы тут живем почти в походных условиях. Моя экономка занемогла и вот уже несколько дней как лежит в постели…
— Очень жаль, у меня дело к йомфру Лангсет. Надеюсь, ее недомогание скоро пройдет…
— Кто знает! — Капитан Колд погладил покрасневший лоб. — Честно говоря, раз уж вы приехали сюда, я бы просил вас заглянуть к ней… Эта старая дура, матушка Фаллет, ходит пьяная и днем и ночью…
Дортея заметила взгляд, брошенный ее сыном на капитана. Она хорошо знала то выражение порицания, которое появляется у мужчин, когда один из них неосмотрительно говорит про женщин то, что другому кажется непредназначенным для посторонних ушей. Она невольно поглядела по сторонам, но младшие мальчики уже убежали из залы.
— Если вы полагаете, что я могу чем-то помочь вашей славной экономке, я с удовольствием навешу ее.
У Клауса было такое лицо, словно он хотел возразить, но капитан опередил его:
— Клаус, попробуй посадить собак на цепь. — Он бросил мальчику несколько ошейников и цепочку. — Я слышал, они недавно лаяли за изгородью. Утром они убежали за Белиндой — это моя сука, мне пришлось пристрелить ее, я не мог допустить, чтобы она гоняла овец!.. В этом доме все разладилось! — воскликнул он. — Я уже… Извините, мадам, я пойду впереди, чтобы показать вам дорогу.
Из коридора ветхая и узкая, словно в курятнике, лестница привела их на открытую галерею перед другой бревенчатой стеной.
— Вот тут она упала, — объяснил капитан Колд. — Было скользко после дождя, и она сильно разбилась…
Недоверчиво подняв брови, Дортея смотрела на капитана. Бессмысленные взрывы смеха, выражение муки, появлявшееся на его echaufferte[15]лице, как только он переставал улыбаться и болтать, свидетельствовали о том, что он не только немного пьян, но также чем-то встревожен и огорчен.
