– Похоже, – сказал он тихо, глядя на свои руки, – самая большая проблема заключается в том, что большинство сомалийцев в городе совсем не говорят по-английски. Те же немногие, кто знает язык, вынуждены работать посредниками между городом и своими соотечественниками. И эти немногие не обязательно являются старейшинами, а именно старейшины у них принимают все решения. К тому же существует большая разница между этническими сомалийцами, для которых большое значение имеет принадлежность к тому или иному клану, и банту, которые начали появляться в Ширли-Фоллс совсем недавно. В Сомали их считают людьми второго сорта. Так что не думай, что они там все друзья неразлейвода.
– Ты бы себя слышал, – перебил Джим.
– И я согласен с тем, что Мэну они нужны. Но эти иммигранты – кстати, они вторичные мигранты, изначально они прибыли в другое место и потом переехали, утратив право на государственную поддержку, – так вот, эти мигранты не хотят устраиваться на работу, связанную с продуктами питания. Им нельзя прикасаться к алкоголю, свинине и всему, в чем есть желатин. Возможно, еще и к табаку. Продавщица в магазине, у которой я купил сигареты и бутылку вина, наверняка сомалийка. Я не сразу догадался, она была с непокрытой головой. Она не стала класть мои покупки в пакет, а сунула его мне с таким видом, будто ей предложили до говна дотронуться. Сомалийцам довольно сложно найти работу, пока они хоть немного не подучат английский. Многие неграмотны. Представь, письменность у них появилась в тысяча девятьсот семьдесят втором году. Уму непостижимо.
– Может, хватит? У меня уши вянут. Ну что ты сыплешь мне этими разрозненными фактами? Как будто в Ширли-Фоллс вообще есть работа. Обычно мигранты едут туда, где работа есть.
– Я думаю, сомалийцы едут туда, где безопасно. А факты я сообщаю для твоей речи. Эти люди многое пережили, о чем тебе неплохо бы знать, даже если завянут уши. Они пережили много горя в Сомали, а потом ждали своей участи в лагерях беженцев. Просто имей это в виду.
– Что еще?
– Ты сам сказал, что хватит.
– А теперь говорю, что не хватит. – Джим поднял глаза к потолку, как будто изо всех сил старался побороть раздражение. – Надеюсь, сведения из достоверных источников. Я давно не выступал и не хочу ударить в грязь лицом. Может, ты и не в курсе, но я не из тех, кто может себе это позволить.
– В таком случае тебе стоит знать: многие горожане уверены, что государство бесплатно выдает сомалийцам машины. Это неправда. У сомалийцев считается невежливым смотреть людям прямо в глаза. Поэтому горожане – и наша сестра яркий тому пример – считают их высокомерными и скрытными. У сомалийцев распространен бартер, местным людям это не нравится. Местные хотят, чтобы сомалийцы были им благодарны, а сомалийцы не особо спешат благодарность демонстрировать. Конечно же, случались конфликты в школах. Проблемы с уроками физкультуры. Девочки отказываются переодеваться, им нельзя появляться на людях в шортах. Но со всем этим как-то справляются. Комитеты всякие создают.
Джим вскинул руки.
– Сделай милость, пришли мне информацию в письменной форме. Выдержки в сжатом виде. Я придумаю, что бы такого примирительного сказать. А теперь уходи. Мне работать надо.
– И что же за срочные дела? – Боб еще раз обвел глазами кабинет и наконец встал. – Ты вроде говорил, что тебя эта работа достала. Когда же?.. Год назад? Запамятовал. – Он надел лямку рюкзака на плечо. – А еще ты говорил, что не был в суде четыре года. Все твои крупные дела решаются мировым соглашением сторон. Вряд ли это идет тебе на пользу, Джимми.
Джим оторвался от газеты и внимательно посмотрел на него.
– А с чего ты взял, что ты вообще хоть что-то о жизни знаешь? – спросил он.
Боб обернулся в дверях.
– Я лишь повторяю твои слова. И я думаю, что у тебя талант к судебной работе, и тебе следует его использовать. Хотя что я о жизни знаю…
– Ничего. – Джим бросил ручку на стол. – Ты ничего не знаешь о том, как жить среди нормальных взрослых людей, а не в студенческой общаге. Ты не знаешь, сколько стоит учить детей в частных школах с самых младших классов и по меньшей мере до колледжа. Не знаешь, сколько нужно, чтобы платить садовнику и домработнице, сколько нужно, чтобы содержать жену… Да ничего ты не знаешь, кретин. Все, я работаю. Иди отсюда.
Боб помедлил и поднял руку.
– Иду-иду. Гляди, уже ушел.
8
Дни в Ширли-Фоллс стали короткими. Когда выглядывало солнце, оно не поднималось высоко над горизонтом, а когда городок одеялом накрывали тучи, то к обеду уже наступали сумерки, а к вечеру – непроглядная тьма. Большинство горожан жили в Ширли-Фоллс с самого рождения, они привыкли к темноте в холодное время года. Но это не значит, что она им нравилась. На нее привычно сетовали, встречая соседей в супермаркете или на почте, а затем, как правило, упоминали о приближающейся череде праздников. Кто-то им радовался, кто-то нет. Цены на топливо росли, а праздники требовали расходов.
Что же до сомалийцев, некоторые горожане предпочитали вообще о них не говорить, считая, что с приезжими надо смириться, как смиряешься с зимней непогодой, высокими ценами на бензин и с ребенком, который не оправдал ожиданий. Другие молчать не желали. В местной газете опубликовали письмо одной женщины: «Я наконец поняла, чем мне не нравится их появление в городе. У них другой язык, и он моему уху неприятен. Я люблю наш родной говор, акцент уроженцев Мэна. Теперь он исчезнет. Мне страшно думать о том, как все изменится». (Джим переслал это письмо Бобу по электронной почте с комментарием: «Белая расистка оплакивает родной язык».) А кое-кто радовался тому, как приятно видеть разноцветные одежды сомалийских женщин на унылых серых улицах Ширли-Фоллс: «На днях в библиотеку заходила маленькая девчушка в парандже, ей-богу, хорошенькая, как бесенок…»
Но у городских властей приезжие вызывали гораздо более серьезное чувство, и чувством этим была паника. Последние несколько лет прошли в непрерывных попытках справиться с массой новых проблем. Почти каждый день в муниципалитет приходили сомалийцы, не понимающие английского, неспособные самостоятельно написать заявку на обеспечение жильем и материальную помощь – или хотя бы назвать даты рождения своих детей. «Родился в сезон солнца» – вот и все, чего удавалось добиться с помощью переводчика, которого не так просто было найти. Так этих детей и регистрировали, одного за другим, – вписывали в документы дату «первое января», а год ставили наугад. Были организованы курсы английского языка для взрослых, но поначалу их посещали без особого энтузиазма. Женщины сидели в аудитории с равнодушным видом, а их дети играли в соседней комнате. Социальные работники учили некоторые фразы на сомалийском («суба ванаагсан» – «доброе утро» или «иска варен» – «Как вы?»). Соцработники пытались узнать побольше об этих людях и об их нуждах, они приложили столько усилий – и вдруг это происшествие со свиной головой! Вести о нем прокатились по всему штату, по всей стране и за ее пределы, как будто река вышла из берегов. Ширли-Фоллс выставили оплотом нетерпимости, страха и злобы. Но ведь это неправда!
