К тому же граф Плеханович располагал сведениями о фигурантах дела, которых я не знал в то время. Вследствие этого мне было любопытно послушать его соображения.
«Я убежден, – сказал он, – что Анну Полтеву убили по политическим мотивам».
Его утверждение показалось мне в высшей степени неправдоподобным. Какое отношение политика может иметь к убийству пожилой русской служанки?
Когда я выразил свои сомнения, граф Николай возразил мне: «Вы должны понять, мистер Холмс, что не все русские изгнанники, которые ищут убежища в вашей стране, безобидны, как, скажем, еврейские эмигранты, спасающиеся от погромов, или подобные мне либералы, желающие жить в терпимом обществе.
Среди них есть революционеры, нигилисты и анархисты, отчаянные и опасные мужчины – и женщины, – которые хотят свергнуть царский режим с помощью террористических актов и убийств.
Так, например, в тысяча восемьсот восемьдесят первом году в Санкт-Петербурге террористами был смертельно ранен царь Александр Второй, а тремя годами раньше революционерка Вера Засулич покушалась на жизнь петербургского градоначальника генерала Трепова и тяжело ранила его.
Моя родина – трагическая страна, мистер Холмс. Ее прошлое окрашено кровью, а будущее, боюсь, будет не менее жестоким и кровавым. Вы не знаете, как вам повезло, что вы родились в демократическом государстве.
Однако, хотя мне хочется, чтобы в моей России также было установлено демократическое правление, я резко возражаю против всех форм насилия. Поэтому я весьма осторожен в своем выборе жильцов для дома на Стэнли-стрит. Это нелегкое дело.
Конечно, мы с Сергеем тщательно изучаем документы претендующих на жилье, но весьма возможно, что некоторые бумаги фальшивые. Несмотря на все наши усилия, сквозь частую сеть может проскользнуть скрывающийся от правосудия преступник. У меня есть основания считать, что в этом доме нашел убежище террорист, замаскировавшийся под безобидного беженца. Во всяком случае, такие слухи ходят среди русских эмигрантов».
«Мужчина или женщина?» – спросил я. После этого сообщения мой интерес, естественно, усилился.
Граф беспомощно развел руками: «Не могу сказать, мистер Холмс. И то и другое возможно. Это лицо, кем бы оно ни было, совершило неудачную попытку покушения на жизнь одесского полицмейстера несколько месяцев назад, когда тот направлялся в ресторан пообедать. Было темно, на улице полно народа. Кто-то выстрелил из револьвера по экипажу, но в полицмейстера не попал, а смертельно ранил кучера. Свидетели покушения заметили только, что убийца был хорошо сложен и одет в черный плащ. Затем он – или она – исчез в толпе, а впоследствии, как полагают, сбежал в Англию.
Можно лишь строить догадки, обитает ли это лицо в доме на Стэнли-стрит или нет. Но я полагал, что вас следует предупредить о такой опасности.
Кроме того, не исключено, что в дом проник агент царской тайной полиции, охранки, действующий как шпион или как провокатор. Возможно, его внедрили из-за того, что на Стэнли-стрит действительно укрылся террорист. Как знать? Сообщество русских эмигрантов питается слухами и домыслами».
«Воды действительно кажутся удивительно мутными», – заметил я.
«Вот именно, мистер Холмс! Таково и мое мнение. И конечно, нет никакой необходимости мутить их еще больше, вводя лишнего подозреваемого или занимаясь мотивом воровства.
Анна Полтева была женщиной проницательной, умудренной жизнью и хорошо знала жильцов. Окажись среди них террорист или провокатор, работающий на охранку, уж она бы непременно это вызнала.
Я считаю, что ее убили, чтобы заставить замолчать. Кошелек украли с единственной целью: представить целью убийства банальное ограбление. Но я не могу убедить инспектора Гаджена. Это очень глупо с его стороны – не прислушиваться ко мне, так как, уж поверьте, мистер Холмс, раньше или позже вашей полиции придется столкнуться с особыми проблемами, связанными с некоторыми из моих соотечественников-эмигрантов[39].
Вот почему я попросил вас заняться этим расследованием. Проблема в том, каким образом вам к нему приступить.
Жильцы на Стэнли-стрит с подозрением относятся к иностранцам, как они называют англичан. К тому же после пережитого в России они боятся любого представителя власти. Очень немногие из них говорят по-английски. В итоге они неохотно сотрудничают с полицией.
Мне остается лишь верить, что вы добьетесь успеха там, где потерпел неудачу инспектор Гаджен. У вас есть какие-нибудь предложения, мистер Холмс, относительно того, как вести расследование?»
И они у меня действительно были, Уотсон. С тех пор как Сергей Плеханович зашел к мне на Монтегю-стрит, я ломал голову над этим вопросом. Если бы дело касалось дома, населенного англичанами или даже французами[40], не было бы никаких сложностей. Но русские?
Однако, как вам известно, я не могу устоять перед вызовом, как женщина – перед комплиментом. На самом деле я полагаю, что вызов может рассматриваться как форма лести. Я также твердо придерживаюсь мнения, что любую проблему практического характера можно разрешить практическим путем. Если мое незнание русского языка является препятствием, почему бы мне не обратить его в преимущество?
Поэтому я предложил графу: «А нельзя ли ввести меня в дом на Стэнли-стрит в качестве нового жильца, глухонемого к несчастью? Таким образом мы бы разрешили языковую проблему и я, проживая в доме, мог бы наблюдать за поведением жильцов. Даже не понимая их речи, я смогу кое-что уяснить по жестам и выражению лица».
Реакцию графа на это предложение можно было прочесть по его лицу: несколько секунд оно выражало недоверие, но когда моя идея дошла до Плехановича, он вздохнул с облегчением: «Глухонемой! Да вы в самом деле нашли ответ, мистер Холмс! Разве ты не согласен, Сергей? Мы сейчас же поделимся этой идеей с Дмитрием Соколовым». Подойдя к камину, он подергал за сонетку, в то же время поясняя мне: «Дмитрий управлял моими имениями в России, здесь же он мое доверенное лицо. Он хорошо говорит по-английски и помогает полиции в доме на Стэнли-стрит, переводя показания жильцов. А, Дмитрий! Это мистер Холмс, детектив-консультант, который займется расследованием убийства Анны Полтевой. Он только что выдвинул блестящее предложение».
Дмитрий Соколов был маленьким человечком, с лицом словно сшитым из кусочков коричневой кожи. Глаза его глядели настороженно, как у какого-то дикого существа. Как обнаружилось позже, в душе он был юмористом. У многих русских смех и плач лежат на поверхности, и их легко растрогать до слез или заставить смеяться.
