Да и Филу, судя по всему, кислорода явно не хватало. Полное отсутствие одежды на теле Глории, похоже, нисколько не умерило его пыла. Скорее наоборот, если судить по движениям его языка у нее во рту и рук, мявших ее ягодицы и прижимавших их к своему телу, ее нагота возбудила его еще больше.
Постепенно до Глории, чей мозг был затуманен страстью, начало доходить, что любое преимущество, которое жакет мог ей дать, любая колдовская сила уже давно сошли на нет, и теперь интерес Фила к ней свободен от какого-либо постороннего влияния.
Полное осознание происходящего подействовало на нее подобно ведру холодной воды.
Она стояла нагая в гостиной Фила Тойнби.
Если уж соблюдать точность, то она стояла нагая в его объятиях в его гостиной. А он был совершенно одет.
Она отстранилась от него. Упершись ему в грудь кулаками.
— Эй! Ты все еще одет!
— Знаю. — Он усмехнулся. — За всю свою жизнь я еще никогда так не заводился.
— Послушай, а ведь тебя можно завести еще больше. — И Глория сдернула рубашку с его плеч.
— Интересно, каким же образом?
— Сними носки и туфли.
Он немного поколебался, а затем сбросил туфли.
— Я не считаю себя консерватором и открыт для новых идей, однако носки и туфли в этом деле ничего для меня не значат.
— Это не для тебя, а для меня. Парень, на котором нет ничего, кроме носков и туфель, похож на метроном, — объяснила ему Глория.
Фил содрал с себя носки так быстро, что Глория поняла это уже после того, как увидела их падающими на пол.
— Ну и ловкач же ты.
Поцеловав Фила, Глория потянулась рукой к пряжке его ремня и расстегнула его, а заодно и застежку на его брюках.
Медленно и аккуратно она двинула вниз замок на молнии, стараясь не вспоминать о том очень неудачном происшествии с Джарвисом, который по какой-то необъяснимой причине решил в тот день надеть джинсы прямо на голое тело.
Она проникла языком далеко в рот Фила, и ей удалось избавиться от неприятных мыслей о Джарвисе.
По телу Глории пробежал небольшой озноб, вызванный предвкушением новых, неизвестных ощущений, когда она стянула с Фила брюки и одновременно все то, что было под ними.
Затем она сделала шаг назад, и ее взору предстала великолепная картина.
Глория вздохнула, и на лице Фила появилась тень тревоги и сомнения. Как трогательно.
— Тебе никто не говорил, что совершенство наводит скуку? — задумчиво спросила она.
Тревога и сомнение уступили место самоуверенности.
— Я опять могу надеть носки.
— Только попробуй.
Он усмехнулся:
— Думаю, что пора выпустить кота.
— В первый раз слышу, чтобы секс обозначали таким выражением. У французов это называется «маленькая смерть». Твой термин куда более заманчив.
— Я тебе покажу заманчивость. Отойди-ка в сторонку. — Он открыл дверь в спальню, став сбоку. Макс стрелой вылетел из комнаты и, пробежав по одежде, валявшейся на полу, спрятался под диваном.
— Совсем не заманчиво, — сказала Глория.
Фил молча взял ее на руки и понес к постели, захлопнув за собой дверь ногой.
— Как приятно, — прошептала она.
— Можешь называть меня традиционалистом. — Он медленно опустил ее на пол, при этом она заскользила по его телу.
Это движение тоже доставило ей удовольствие.
— Я традиционалист и кое в чем другом. — Он открыл тумбочку и достал оттуда несколько презервативов.
— И оптимист, — прошептала она. В пригоршне их было самое малое с полдюжины.
— Просто чтобы не думать об этом.
Лежа рядом с Филом, Глория удивилась полному отсутствию у себя чувства неловкости, которое могло возникнуть. Ведь она была совершенно голой, и это было так естественно, казалось само собой разумеющимся. Так же как и то, что сейчас она должна находиться не где-нибудь, а именно в объятиях Фила.
Он провел пальцем по изгибу ее бедра.
— Почему раньше мы думали, что это плохо? — спросил он, вторя ее мыслям.
— Потому что мы были друзьями?
— А разве теперь нашей дружбе пришел конец?
Одно другому не мешает, подумала Глория. Но она просто покачала головой, когда Фил прижал ее к себе и поцеловал.
Он оказался виртуозом. Во всяком случае, Глория не могла припомнить, чтобы ей приходилось испытывать так много приятных ощущений. Было заметно, что и Фил получает огромное удовольствие. Когда он ласкал ее, и ее тело откликалось на эти ласки, Глория чувствовала, что наслаждение взаимно.
Наибольшее удовольствие Глории доставляло следить за выражением его лица. С Джарвисом заниматься любовью было все равно, что читать скучную книгу, и… и Глория была виновата в том, что имитировала оргазм один или два раза. А может быть, три.
Честно говоря, много раз. Особенно, когда их отношения близились к концу. Джарвиса приходилось все время наставлять — такой он был невнимательный и бестолковый. Глория постоянно комментировала его действия — вот так хорошо, а так приятнее… и порой ей просто хотелось побыстрее покончить со всем этим.
Разумеется, Глория понимала, что в длительных отношениях люди мирятся с такими вещами. Они называют это преодолением проблем.
В этом плане у них с Филом не должно было возникнуть никаких проблем. Глории это стало ясно сразу, как только она услышала идущие откуда-то из глубины ее существа спонтанные стоны, похожие на воркование. Она исторгала их без остановки и все время повторяла «да» и «о Боже».
Метод обратной связи, предпочитаемый Филом, состоял из различных вариантов ее имени. Например, «о, Глория», произносившееся очень быстро, или «о-о-о, Гло-о-ори-и-ия…», тянувшееся чуть ли не минуту. Особую реакцию у нее вызвали слова «о да, Глория, о да» и произносимые страстным, сбивчивым шепотом «быстрее, Глория!»
Последнее относилось к непослушной оболочке презерватива. Их руки так тряслись, что никому из них не удалось вскрыть ее, пока Глория не попробовала разорвать ее зубами и, кажется, прокусила содержимое.
Впрочем, это не имело значения, потому что Филу удалось вскрыть другую упаковку, и теперь уже Глория шептала:
— Быстрее!
Фил расположился сверху, и она подумала, а не ускорить ли дело, и подняла свои бедра, чтобы встретить его в тот самый момент, когда он совершил толчок вперед.
Непосредственный результат удивил их обоих. Они замерли, затем Фил устроился поудобнее. Их пальцы переплелись. Он обворожительно улыбнулся ей и перед тем, как начинать двигаться, тихо сказал:
— Bay, Глория.
Никогда она еще не ощущала такого блаженства.
