— Ну, мадам? Объясните свою безумную выходку!
— Безумную! Это ты безумен!
Эдгар оттолкнул ее прочь, и Эмили упала на кровать.
— Никогда не говори мне этого!
Не обращая внимания на реакцию мужа, она вскочила и крикнула:
— Это правда! Как ты посмел так поступить со мной! Ты хотел, чтобы я заменила тебе Оливию!
— Что?
— Да! Я видела портрет твоей первой жены и знаю, что очень похожа на нее!
Он пошатнулся и отступил назад, словно получил пощечину. Лицо его превратилось в каменную маску.
— Как ты нашла портрет Оливии?
— Я… я… — заикаясь, ответила Эмили. — Здесь был мистер Райс, и…
— Аарон! Какого черта ему здесь нужно?
— У него для тебя письмо, он еще вернется. Ему нужен портрет Оливии!
— Неужели? — с сарказмом усмехнулся Эдгар. — И вы были так добры, что принесли ему этот портрет, мадам? Вот почему у вас все лицо в пыли, вы рылись на чердаке?
Эмили невольно поднесла руку к лицу. Потом топнула ногой.
— Не об этом разговор! Конечно, мне стало любопытно после его визита! А твой… твой драгоценный портрет остался на чердаке! — Она сжала кулаки. — Но как ты мог сыграть со мной эту жестокую шутку? Женился на мне, зная, что я похожа на Оливию!
Эдгар бесстрастно взирал на ее гнев.
— Ваше сходство — это всего лишь совпадение, Эмили.
— Я тебе не верю, чудовище! Почему ты на мне женился так… так быстро, если не потому, что я на нее похожа?
На виске Эдгара запульсировала вена, лицо его потемнело.
— Ты заблуждаешься, Эмили. Я женился на тебе, чтобы уложить к себе в постель.
Это грубое замечание показалось невыносимо обидным. Слезы обожгли ей глаза, а ярость уступила место острой боли.
Наблюдающий за ней Эдгар прерывисто вздохнул, его взгляд смягчился.
— Ты совсем не похожа на Оливию. Никто не может быть такой, как она.
И эти слова резанули по сердцу. Он сказал, что женился на ней лишь ради удовлетворения собственной похоти, а теперь ее унижает рассказом о том, что никто не может заменить ему потерянную любовь. Будь он проклят!
— Это даже хорошо, что ты видела портрет. Рано или поздно ты узнала бы о сходстве с Оливией. И давай забудем об этом.
Но Эмили, погруженная в собственные горестные мысли, не желала забывать.
— Я не нужна тебе, Эдгар, — с горечью обвинила она его. — Ты все еще любишь Оливию, не так ли? И находишь меня несоответствующей!
Несколько мгновений Эдгар с любопытством разглядывал ее, и улыбка медленно тронула его губы.
— Ну, Эмили, мне кажется, что ты ревнуешь!
— Это смешно! — негодующе воскликнула она.
Эдгар медленно приблизился к ней, в его глазах снова горело желание.
— О, дорогая, как я ждал этого мгновения! Ты хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью. Правда?
Эмили, заливаясь краской, повернулась к нему спиной. Портрет был забыт, так как снова возникла угроза. По спине поползли предательские мурашки. Эдгар обнял ее за талию и прижал спиной к своей груди. Эмили застыла в его объятиях и подавила стон, когда усы защекотали ей ухо.
— Прелестная, сладкая женушка, — шепнул он, и его ладони легли ей на грудь.
— Ты скучала по моим объятиям, не правда ли? Как и я скучал по твоему шелковистому телу подо мной. Я был к тебе недостаточно внимателен. Твоя демонстрация ревности требует страстного ответа.
Эмили задрожала, когда его губы скользнули в ложбинку на ее шее. Но упрямая гордость одержала верх.
— Я… я не ревную, — слабым голосом возразила она.
Эдгар повернул Эмили лицом к себе, обжигая взглядом ее дрожащие губы.
— Неужели, дорогая?
И поцеловал. Беспомощный крик поражения замер у Эмили в горле.
Она сдалась, и ее руки обвились вокруг его шеи. О, как приятно было его обнимать! Да, она хочет его, прямо сейчас, чтобы его твердое, нагое тело лежало на ней, погружалось в ее плоть! Она прогонит все его воспоминания об Оливии! Она покажет ему, что такое настоящая, живая женщина!
Поцелуй закончился. Эдгар отстранился и нежно улыбнулся.
— Какая бурная реакция, любимая, — мягко поддразнил он и пошел к двери. — Да, полагаю, ты заслужила достойную награду. — А на пороге многозначительно добавил: — Сегодня ночью.
И оставил Эмили в одиночестве оплакивать свое полное поражение.
Глава 14
3 апреля 1841 года
Эмили стояла на верхней веранде, оглядывая Бразос-Бенд, и обдумывала все, что произошло. Ее реакция на поцелуй Эдгара заставила остро ощутить свое поражение: она отказалась от попыток подавить в себе женское начало. Сегодня ночью муж будет заниматься с ней любовью, и Эмили станет принимать его ласки со страстью любящей супруги.
Любящей? Она любит Эдгара Эшленда! Все это время Эмили считала, что любит Дэвида, а любила Эдгара — Эдгара!
— О Боже, — громко простонала она, осознав правду. Когда это произошло? В его объятиях только что, или в самый первый раз, когда он занимался с ней любовью, или в тот день, когда она приехала в Бразос-Бенд и смотрела, как Эдгар спускается по лестнице?
Еще важнее понять, почему она его любит? Конечно, он великолепный мужчина, но это объясняет лишь физическое влечение. Нет, должно быть нечто скрытое под его высокомерием, что заставляет ее любить Эдгара. Но что?
Его боль? Неужели она в глубине души знала, что Эдгар не хотел быть жестоким, что делал ей больно из-за собственных страданий? Эмили знала, каково видеть разрушения войны, смотреть, как умирают любимые люди. Хочет ли она исцелить мужа, научить его любить?
Любить! Сможет ли Эдгар Эшленд когда-либо полюбить ее, а не причинять боль?
Удрученная, Эмили вернулась в спальню и посмотрела на себя в зеркало. Отражение не оставляло сомнений: так сиять может только влюбленная женщина. Она любит Эдгара Эшленда, и если останется здесь, ее сердце одержит победу над рассудком. Этот человек умен, он воспользуется ее чувствами и разобьет ей сердце, а она будет все это терпеть, потому что потеряла волю с ним бороться! И добровольно будет ложиться с ним в постель, рожать ему детей, и возможно, умрет при родах, как ее мать…
— О! — в отчаянии воскликнула Эмили, отворачиваясь от зеркала. — Этого не должно произойти! Просто не должно!
Она могла бы стерпеть такое прежде, когда думала, что ненавидит его. По крайней мере тогда у нее еще была гордость. Теперь она стала беззащитной рабыней безумца! Безумца, который хочет возродить в ней умершую женщину. А если она не сможет сыграть ту роль? Ведь Эдгар уже сказал, что она совсем не такая, как Оливия. Как скоро он устанет от этой игры и выбросит ее, как сломанную игрушку?
