Мира закинула руки за голову, высокая грудь натянула тонкий белый хлопчатобумажный свитер, Мира любила белый цвет. Сейчас, среди лета, она походила на нетающую Снежную Королеву, особенно на этом диване, обтянутом светлой кожей.
— Я говорила тебе, что Ронни восходит к линии, идущей от философа Дидро?
— Да, говорила.
Натали отпивала глоток минеральной воды, пузырьками которой играло солнце, просачивающееся через легкие занавески. Ткань колебалась под ветерком, игравшим приоткрытой форточкой.
Мира смотрела на стакан, будто хотела уловить закономерность возникновения этих пузырьков, ей не удалось это сделать, и она подняла на мать свои фиалковые глаза.
— Так вот, драгоценная мамочка Ронни недавно вызвала дух Дидро и спросила, разрешить ли сыну жениться…
— На тебе, — поспешила уточнить Натали и почувствовала, как виски сжались от боли.
Господи, как она хотела этого брака для своей дочери!
— Нет, она спрашивала вообще, не уточняя на ком.
— Понимаю. И… что он ответил?
— Я бы спросила иначе: что она услышала в ответ? — Мира фыркнула.
— Что же?
Мира расцепила руки и сложила их на груди.
— Матушка Ронни услышала вот что. Да, ее сын может жениться хоть сейчас, но при одном условии. — Мира замолчала и пристально посмотрела на мать.
Натали уловила во взгляде дочери нечто, чему не смогла сразу дать определение. Печаль? Но Мира и печаль не совместимы. Тоску? Но и это не про нее.
Сердце Натали сжалось так сильно, что ее рука сама собой метнулась к груди. Неужели все настолько серьезно? Она расшифровала то, что уловила во взгляде Миры. Отчаяние, вот что.
Отчаяние, которое возникает у человека, когда он в сущности уверен, что никто на свете ему не может помочь. Но Мира все равно пыталась, пыталась найти выход, она запрещала своему отчаянию вылезать из дальнего угла, в который она его загнала, и изо всех сил изображала веселость.
— А условие такое… — Мира улыбалась, стараясь прогнать из глаз все, что ее тревожило, и оставить в них только кошачью сытость. — Ронни может жениться хоть завтра, если невесту приведет к алтарю ее отец и по всем правилам передаст с рук на руки жениху.
Натали почувствовала, что ей не хватает воздуха. Ей показалось, что сейчас она снова стала тем самым младенцем, которого выталкивают из комфортной материнской утробы в большой и опасный мир.
Ожидала ли она подобного поворота событий все эти годы? Допускала ли, что Мире понадобится отец?
Когда Мире исполнилось четырнадцать, Натали рассказала ей все, как было: о Марше мира, о юной Натали Даре, до беспамятства влюбившейся в красивого шведа Бьорна Торнберга.
Мира слушала это, как какую-нибудь северную сагу, иногда она просила мать рассказать ей какой-то отрывок из нее… Но никогда до сих пор Мира не просила найти отца.
— А… если нет? — хриплым голосом спросила Натали. — Если Ронни нарушит условие?
— Да, он может жениться, даже если нарушит, дух философа разрешает. Но при этом, предупредил он матушку Ронни, ее сын не должен получить и макова зернышка в наследство.
— Не может быть…
— Может, мама.
Мира усмехнулась, и от этой усмешки сердце Натали зашлось в тревоге. Это была усмешка взрослой женщины, которая давно не верит ни в какие северные саги. И внезапно Натали почувствовала, как она сама подобралась, пропала всякая расслабленность. Теперь это была самая настоящая Нат Даре — так называли ее те, кому довелось почувствовать на себе, что внешность женщины, владеющей сетью ресторанов «Столик Траппера» обманчива.
— Понятно. И что же Ронни? — Голос Натали звучал спокойно.
— Ронни сделал мне предложение, — ответила Мира.
— Он что же, согласен поступиться наследством?
Сердце Натали ворохнулось. В нем все еще боролись два чувства: восторг от безоглядной любви к ее дочери и беспокойство — единственный наследник огромной компании с филиалами во всем мире останется… ни с чем. Да, конечно, все, что есть у нее самой, будет принадлежать Мире. Но… со временем. Сейчас ей, Натали, нет и сорока, и она не собирается отходить от дел.
— Он… хочет другого, мама, — сказала Мира, не отрывая глаз от лица матери. — Он хочет бороться за наследство. — Она помолчала. — С моей, а точнее с твоей помощью.
Натали смотрела на дочь не мигая.
— Я… правильно тебя поняла? — Темные глаза на маленьком остром личике Натали сейчас казались огромными. Когда они становились вот такими, Натали не раз говорили разные люди, что теперь им понятно, какие глаза называют стеклянными.
Не мигая Натали смотрела на дочь, и в ее глазах ничего нельзя было прочесть. Они походили на тонированные стекла офисов или лимузинов, когда невозможно разглядеть, что внутри или кто внутри.
— Ты правильно меня поняла, мама, — тихо сказала Мира. — Ведь он же есть?
Натали почувствовала, что по телу пробежала дрожь. Вот он, этот миг, она никогда не боялась его, она вообще никогда ничего не боялась. Но она никогда и не предполагала, что наступит этот миг. Сейчас ее дочерью двигало не праздное любопытство — посмотреть, кого ее мать выбрала отцом для нее, чтобы преподнести делу мира такой подарок, какой она сделала. Сейчас ею движет необходимость устроить свое счастье. И вариантов нет.
Мысли в голове Натали завертелись, рот сам собой открылся, она готова была произнести первую, пришедшую на ум. Но Мира подняла руку.
— Я знаю, что ты сейчас скажешь. Нет, Бернар не подойдет. Это не сработает. Такой, как он, если бы он даже согласился исполнить роль моего отца, не подойдет. Посмотри на него и на меня. Ты шутишь?
— А как ты догадалась, о чем я подумала? — Натали засмеялась.
— Потому что это было первое, что я сказала Ронни. — Мира усмехнулась и подергала себя за мочку уха.
Детская привычка не оставила ее даже сейчас, когда в ее мочку было вдето большое тонкое золотое кольцо. А повыше блестел крошечный изумруд — во второй дырочке на мочке. А еще чуть выше — еще одно колечко, оно обхватывало краешек уха, не выступая за него. Мира любила украшения в отличие от матери, которая почти ничего не носила, кроме неизменного кольца на указательном пальце. — Я сказала ему: мы запросто найдем папу на час-другой.
— А Ронни? — с придыханием спросила Натали.
— А Ронни сказал, что его матушка не так проста. Ей нужны доказательства.
Внезапно Натали почувствовала, как в ней поднимается негодование. Да в чем дело, черт побери?! Почему ее дочь должна исполнять прихоти сумасшедшей тетки?!
Мира, которая неплохо знала свою мать, предчувствовала подобный всплеск эмоций и опередила ее.
— Понимаешь, Ронни говорит, что, по семейному преданию, примерно то же самое родители проделали с самим Дидро. У него была любимая девушка, но ему поставили условие еще более суровое — не разрешали жениться до тридцати лет. Так что матушка Ронни еще милосердна по отношению к своему сыну.
