Конечно, ни Юкитомо, ни даже Томо не подозревали, какая тоска, отчаяние и бессильная ярость сжигают Сугу. И лесть Конно, словно червь, проникала в самое сердце.
Видя, что Суга начинает оттаивать, Конно стал беззастенчиво говорить гадости о Томо, нашёптывая их на ухо Суге. Но чем яростней нападал на Томо Конно, тем упорней защищала её Суга. Она буквально упивалась собственным благородством и превосходством от мысли, что она не такая вздорная, как все наложницы. Это была увлекательная игра, и Суга даже не поняла, когда перешла черту, и дистанция между нею и Конно стала опасно сокращаться.
Поскольку первым и последним её мужчиной был человек, старше её почти на тридцать лет, Суга привыкла играть роль маленькой девочки. Вечная женщина-дитя не способна на материнское чувство к юноше, моложе её на десять лет. По сравнению с Юкитомо Конно был чересчур легковесным, несерьёзным, в нём не хватало мужской основательности. Поначалу он был ей так безразличен, что Суге и в голову не приходило сравнивать его с Юкитомо. Но постепенно Конно, откровенно недолюбливавший Томо, добился желаемого: его невзрачная физиономия и тщедушное тело стали необъяснимо притягивать Сугу. Конно знал, что Суга страдает хроническим геморроем, обострявшимся со сменой сезонов. Сугу лихорадило, eе мучили страшные боли, но ещё сильнее страдала она оттого, что не могла никому пожаловаться на мучения. Конно был на короткой ноге с соседским аптекарем и как-то принёс Суге сбор диковинных китайских трав, о которых та слыхом не слыхивала. Улучив момент, когда вокруг никого не было, Конно тайком сунул ей подарок. Сколько Суга ни пыталась отдать ему деньги, Конно так и не взял их, отталкивая купюры белыми пальцами.
— Не нужно, не нужно, — твердил он, — а то узнает наша императрица, опять будет злиться, так что никому не рассказывайте!
Позволь себе кто-то другой подобную выходку, Суга бы непременно вспылила, потому что во фразе Конно содержался намёк на то, что Юкитомо недостаточно любит её. Однако Конно это сошло с рук. Суга бережно пересыпала травы в банку и принимала отвар, внимательно соблюдая инструкции.
— Как-то странно пахнет… — дразнил её Юкитомо. — А это, часом, не средство от женских болезней?
Суга наивно улыбалась и говорила:
— Мне это прислала жена брата, сказала, что хорошо помогает при моей болезни. Как же оно называется… Совсем запамятовала!
В такие моменты в уголках её рта проскальзывала мимолётная, призрачная улыбка, придававшая Суге почти зловещее обаяние. Это была самая страшная месть, которую она могла позволить себе в отношении Юкитомо.
Между тем в доме на Цунамати Мия почти каждый год производила на свет божий очередного младенца. Никто не мог с уверенностью сказать, что среди её пятерых детей нет отпрыска Юкитомо. Митимаса в своей невменяемости не задумывался о том, какие отношения связывают жену и собственного отца. Однако благодаря необходимости держать происходящее в тайне, на него золотым дождём изливались милости Юкитомо. Последние годы Юкитомо был великодушен, как никогда прежде, ведь дом в Цунамати стал для него тайным любовным гнёздышком.
Суга кривила губы в горькой усмешке, наблюдая в течение пяти лет, как вспыхивает в глазах Юкитомо жадный блеск вожделения. Суга опять становилась желанна! Но всякий раз приступ новой любви случался лишь после первого утреннего недомогания Мии и заканчивался с появлением на свет очередного младенца. Суга упорно пыталась убедить себя в том, что таковы все мужчины, однако не могла совладать с унынием. В результате её механизм защиты дал сбой, и она не смогла осадить Конно, к которому не испытывала никакого влечения.
— Ай! — стоявшая в зеленоватой тени дерева Суга съёжилась и потрясла головой.
— Что случилось? — па крик Суги подскочил Конно.
— Не знаю… Ой! На спине! Что-то по мне ползёт! Конно-сан, скорее, взгляните, что там такое!
— Может, букашка?
— Ужас! Гадость какая… Щекотно…
— Сейчас… Простите меня, пожалуйста… — Конно запустил руку за ворот кимоно Суги и провёл ладонью по пухлой белой спине. — Сейчас посмотрим… Где — здесь?
— Нет, ещё ниже… Жжёт! Да-да, вот здесь!
— О… Да это всего-навсего гусеница.
— Какая мерзость!
Не помня себя от отвращения, Суга оттолкнула руку Конно и передёрнула плечиками.
Конно со смехом бросил на землю гусеницу и раздавил ногой.
— Да на вас лица нет! Прямо побелели вся… Ну чего вы так испугались? Это всего лишь гусеница, подумаешь!
— Противно же… Говорят же — «мерзкий, как гусеница!» — Суга вскинула руки, поправляя причёску, словно страшась обнаружить на шее ещё одну гусеницу. По телу Конно пробежала чувственная дрожь. Его возбудила не столько болезненная красота лица Суги и глубина её глаз, в которых вспыхивали голубоватые искорки, сколько ощущение прохладной и влажной кожи.
— Всё ещё колет… Может, эта тварь меня укусила?
— Давайте посмотрим?
Конно снова протянул к ней руку, однако Суга плотнее запахнула ворот кимоно.
— Не стоит беспокоиться. Пойду в дом, пусть Ёси посмотрит. Может, надо смазать лекарством… — И Суга поспешно ретировалась.
Томо сидела вместе с другими прихожанками в филиале храма Ниси Хонгандзи в Цукидзи и жадно слушала проповедь. Прихожанок было сорок-пятьдесят. Проповедь читал учёный монах, присланный из Главного храма в Киото, — бритоголовый мрачный человек в очках с толстыми линзами, скрывавшими близорукие глаза. Поверх дорожного хаори из тонкого чёрного шёлка была накинута буддийская риза.
Проповедник говорил о благочестивой Вайдэи. Это ей Будда первой открыл учение Истинной школы Чистой земли[56].
