Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
Рассказ и картины повествуют о безответно влюбленном молодом человеке по имени Настаджио. Однажды он становится свидетелем фантастической охоты: мужчина, когда-то, как и он, влюбленный в жестокую женщину, совершивший из-за нее самоубийство и обреченный на вечные муки, преследует свою бывшую возлюбленную (та тоже скончалась и тоже попала в преисподнюю) и травит ее псами, которые пожирают ее внутренности. Настаджио решает показать даме своего сердца, какова будет ее участь, если она продолжит упорствовать в жестокосердии, и устраивает пир около того самого места, где происходит расправа. По словам Боккаччо, для женщины (живой, разумеется) зрелище оказалось убедительным. На одной из картин изображены распластанная на земле Венера и мужчина, рассекающей ее тело и вынимающий внутренности.
Выпотрошенные лона.
Путешествуя по Италии, маркиз де Сад приезжает во Флоренцию. Он находит климат отвратительным, а людей малоприятными, обходит церкви стороной из-за идиосинкразии и направляется прямиком в Галерею Уффици. Разумеется, его очаровывает Venere dei Medici, Венера Медицейская, то есть Венера Медичи, которую он называет "самой красивой вещью, которую я видел за свою жизнь". Речь идет о мраморной статуе I века до н. э., обнаженной женщине, тщетно пытающейся прикрыть руками небольшую нежную грудь и гладкий лобок.
Но есть и другая Venere dei medici. Я пишу "medici" с маленькой буквы, потому что имею в виду не знаменитую фамилию, а медиков. Эта статуя, творение Клементе Сузини, находится как раз в музее Ла Спекола. Она тоже обнажена, но в отличие от Венеры Медицейской носит младенца. Длинные темные волосы волной спадают по плечам до талии. Она лежит на белой простыне, опустив голову на розовую подушку.
Олицетворение умиротворенности в сочетании со сдержанной супружеской чувственностью, даже легкий пушок покрывает заветный бугорок. Погруженная в сон красавица.
Однако чрево ее разверсто. Нитка жемчуга, на первый взгляд бессмысленная на обнаженном теле, как раз маскирует разрез, место под шеей, начиная с которого снимается кожа. Как крышка, грудная клетка открыта до самых бедер, являя взору мышечные ткани, ребра с одной стороны и грудную железу с другой. И так слой за слоем она раскрывается все глубже: легкие, сердце и серпантин кишок, желудок, двенадцатиперстная кишка, почки и матка, в которой сокрыт свернувшийся клубочком плод. Восковая матрешка, чей последний, сокровенный, элемент — не что иное, как новое начало.
39. "Канго"
Перед тем как поступить в Академию драматического искусства в Риме и зависнув на несколько лет на первом курсе центра введения в экспрессию Орацио Косты, я участвовала в конкурсном отборе театральной мастерской Витторио Гассмана. К тому времени я уже поступила в университет и пришла на пробы с весьма надменным видом. Обычно я испытывала в таких случаях отвращение к массе людей, которые в отличие от меня не поняли ни как вести себя на пробах, ни зачем вообще люди становятся актерами. Уж точно не затем, чтобы играть роли, и тем более, как учил метод Косты, не затем, чтобы научиться хорошо играть. Пройдя первый этап, главная задача которого, как я теперь понимаю, состояла в том, чтобы отсеять психопатов, частенько подающих заявки на поступление, я с треском провалилась.
Провал я объяснила близорукостью некоего Джуранны, чья фамилия до сих пор вызывает во мне взрыв ярости, — человека, которому маэстро поручил набрать команду. Да, он близорукий и продажный, неспособный разглядеть талант! На первой пробе я не видела вокруг себя никого, кто мог бы оказаться лучше меня. Кого же они взяли? Низенькую девицу из первого ряда? Длинного придурка в белой майке с нарисованной кровью, лезвием в груди и надписью "Я был на пробах в мастерской и меня взяли"? Неужели именно этого хохмача? Или ту рыжую девушку, прекрасную как актриса из фильма Тарковского?
Мы расположились в одной комнате, заняв все стулья, коих было немного. Мы были так напряжены, что сидели опустив голову. Однако сцену я помню. По периметру шли ступени, впереди — колонны. Там, где на долгие годы обосновалась мастерская Гассмана, раньше был "Салон Гольдони", входивший в комплекс зданий "Делис Гольдони", созданный по инициативе импресарио Луиджи Гаргани как место театральных дивертисментов для Лотарингского двора. Под строительство в 1807 году были куплены владения монастыря Сан-Винченцо-ди-Анналена, участок между улицами Романа, Де'Серральи и Санта-Мария. Ансамбль, спроектированный неким Ридольфо Кастинелли, включал также большой театр на итальянский манер (нынешний Театр Гольдони) и летнюю сцену, где впоследствии работал кинотеатр, теперь уже давно закрытый.
До того как перейти к Гассману, "Салон" некоторое время принимал в своих стенах труппу Тадеуша Кантора — "Cricot 2". В помещении "Салона", который теперь носит название "Кантьери Гольдонетта" (сокращенно Канго), есть табличка, напоминающая, что здесь работал этот мастер.
Сейчас главный режиссер "Канго" — Вирджилио Сьени, танцовщик и хореограф, душа труппы, носящей ныне его имя, а в восьмидесятые годы, в несколько ином составе, известной как "Парк Баттерфляй". Когда мы начали реставрацию, поясняет он, это место двадцать лет как пустовало. То есть, по его мнению, безумно долго.
Я с ужасом вспоминаю тот момент, когда осознала: родившиеся в семидесятые выросли из подгузников. Теперь они президенты компаний, кто-то уже на пенсии. Я спрашиваю у Вирджилио Сьени, сколько ему лет, а сама неимоверным усилием сдерживаю наползающую тоску. Пятьдесят, отвечает он. И улыбается. Красивый мужчина — танцовщики, счастливцы, всегда красивы.
"Я работал над проектом вместе с архитекторами, чтобы в итоге не получилось, как часто бывает, красивое, но никуда не годное место. Акустика, соотношение сцены и партера, запасные выходы. Вещи, в которых художник разбирается лучше архитектора. В любом случае, чтобы наверняка избежать ошибок, сцену мы вообще делать не стали".
Мы входим в "Канго" с улицы Санта-Мария, Театр Гольдони — по соседству. Мне сразу приходит на ум название одного из последних спектаклей Вирджилио Сьени: "Empty Space Requiem". Пустота, тишина. Дверь отделяет вестибюль от главного зала, вход в который обрамляют четыре гигантские колонны. На противоположной стороне — такая же ничем не ограниченная колоннада. Раньше здесь была стена, рассказывает Вирджилио Сьени, мы ее снесли. За ней должен был находиться выход в сад и на летнюю сцену. Сейчас там еще один зал, оборудованный зрительской трибуной для идущего сейчас спектакля — "Видимость обманчива" Томаса Бернхарда в постановке Тьецци. Потолки бывшего "Салона" высоченные: с обеих сторон над колоннами поместились две гигантские "антресоли", где размещается оркестр. С длинного торца имеется ниша, куда ведет винтовая лестница.
"Канго" прекрасен. Слишком авангардное, а оттого не очень флорентийское место, но в то же время невозможно представить его ни в какой другой точке мира. "Канго" — интересный для Флоренции прецедент. В противовес тому, как обычно выглядит вынужденное вселение современных учреждений в исторические здания, работы по реконструкции помещения не были робкими, дело не ограничилось компьютером на столе и обновленной электропроводкой. Не мучаясь комплексом неполноценности, авторы проекта наконец рискнули при помощи железа и стекла придать прекрасному палаццо XIX века современные формы.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
