Угли освещали лицо Юрасика снизу, тени скользили по нему, превращая в жутковатую маску.
— Мы же собирались, ты сам… — Ветер свистел пронзительно, Юрасик кричал, и непонятно было, от ярости или просто хочет перекричать ветер.
— Мы собирались отметить день рождения Марко, — сказал Иван. — Была мысль посидеть у костра с пивком и жареным мясом. Но я повторяю вопрос — кто разрешил остановку? И кто разрешил начать гулянку?
— Но ты же спал!
— И что?
Иван был неправ, трижды неправ. Это понимал и он сам, и ребята из группы, но неправ он был по обычаям и по дружбе, а по инструкциям и правилам неправыми оказывались именно ребята, и только от начальника, от Ивана, зависело, что считать критерием правоты — эти самые инструкции или традиции Конюшни.
— Все собрать, сложить, на все — десять минут. За руль — Марко. С ним в кабине — без пива и жратвы — Юрасик. В Элате — меняетесь с Квятковским и Коваленком. Вопросы есть?
Юрасик, стоя с шампурами в руках, хотел что-то сказать, но подошедший сзади Коваленок положил ему руку на плечо. Юрасик руку сбросил, размахнулся и зашвырнул шампуры с недожаренными шашлыками в темноту, ударил носком ботинка по перевернутому мангалу и выбил сноп искр.
Марко, не говоря ни слова, поднял ящики с пивом и понес их в машину. Коваленок собрал посуду, сгреб миски в коробку, не заботясь о песке, бросил туда же банки со специями и хлеб.
Квятковский подошел к спальным мешкам, собрался их поднять, но Иван подошел к нему, взял за воротник и тряхнул:
— Ты чего топтался тут со стволом?
Угли уже почти погасли, было темно, только из окон «Рейдера» пробивался свет — Марко включил освещение. Глаза Анджея были испуганными.
— Чего, спрашиваю, тут торчал?
— Так… на всякий случай… Часового не было…
— Так какого хрена ты сейчас тюки носить собрался? — проорал Иван. — Какого хрена? Я поставил нового часового? Я тебя снял с поста, убоище?
Анджей Квятковский свободно мог ответить, что пан начальник его на этот пост и не выставлял, но был пан Квятковский в операх без году неделя, привычку спорить с прямым начальством еще не успел подхватить. И поэтому молча кивнул и поправил ремень автомата на плече.
Иван молча дождался, пока все, включая мангал, будет унесено в «Рейдер», хлопнул Квятковского по спине и указал на машину.
Сорвался, черт, сорвался в самое неправильное время и в самой нелепой форме. Ребята ведь ни при чем. Они не виноваты. Всегда так делали, он сам это разрешал и даже поощрял. А сегодня…
Сволочь предавшаяся! Сейчас войти в машину и настучать ему по роже, просто так, даже не попросив закурить. Войти — и бац! И ребятам сразу станет понятно, почему так странно себя ведет Иван Александров, специальный агент Ордена Охранителей, что Ивана Александрова, только вчера потерявшего друга, достал этот гад… сволочь… мразь предавшаяся…
Иван проговаривал ругательства вслух, начал их выкрикивать, словно надеясь, что это убедит его самого, заставит поверить в то, что только в Круле причина его срыва. Но ничего из этого не получалось. Самому себе врать не выходило. Из Ивана вообще лжец не самый лучший.
Мигнули фары «Рейдера», рявкнул сигнал — Марко дал понять командиру, что все готовы, и заодно намекнул, что у остальных тоже есть нервы. И они тоже не железные.
Это будет не самый легкий рейд, подумал Иван. И ведь все только начинается.
Иван достал из кармана четки. Почти невесомые, если разжать пальцы — ветер унесет их в темноту, зароет где-то в песок. И все. И не было ничего. А то, что может наговорить предавшийся… это только Дьявол — не врет. Только Дьявол.
Они молчали до самого Элата. Никто не спал, каждый молча переживал случившееся. Анджей время от времени оглядывался на Ивана и тут же отводил взгляд. Коваленок чистил свой пистолет, неторопливо, размеренными движениями. Окошко в кабину было закрыто — Юрасик захлопнул его демонстративно, как только Иван поднялся в фургон.
На въездном КПП Элата Иван вышел, предъявил документы и предписание. Сержант внимательно прочитал содержание бумаг, присвечивая себе фонариком и накрывшись плащом.
Иван оглянулся — прожектора на КПП были включены, за мешками возле пулемета маячили двое, тоже, кажется, эфиопы, как и сержант. В капонире стоял БТР, и двигатель его работал. Башенка с крупнокалиберным пулеметом была повернута к «Рейдеру».
— Все нормально, — сержант протянул Ивану документы. — Можете ехать. Я предупрежу КПП на выезде.
— Мы заедем к порту, нужно кое-что забрать, — сказал Иван, пряча документы. — Мы быстро — туда и обратно. А у вас тут, я смотрю, прямо война.
— У нас — усиленный режим, — сержант махнул рукой, и полосатая труба шлагбаума поднялась. — Поступило предупреждение из Иерусалима о возможных акциях галат. Вы в курсе?
— Мы в курсе, — сказал Иван. — Еще как…
«Рейдер» проехал по темным улицам Элата, возле порта свернул направо, к «Кабачку Якова». Остановился перед самым входом.
Марко заглушил мотор, но из кабины никто не вышел.
Иван выпрыгнул из фургона, глянул через боковое окно в кабину — Юрасик сидел отвернувшись, демонстрируя независимость и обиду.
— Ладно, — сказал Иван.
Дверь в кабачок открылась сразу после стука, их ждали. Сам Яков открыл дверь, радостно приветствовал Ивана, просто как родного.
— В машине, — сказал Иван.
Яков окликнул сыновей — двух рослых ребят лет двадцати, и почти бегом бросился к «Рейдеру».
Ящики они таскали сами, никто из оперов даже с кресла не встал, чтобы помочь. В любое другое время сейчас бы стоял треп, галдеж и обмен информацией. Яков если и удивился, то виду не подал. Таскал ящики молча.
Последнюю ходку делали сыновья, Яков остановился возле Ивана, протянул ему пачку сигарет:
— Закуришь?
— Знаешь ведь, что не курю…
— Мало ли… — пожал плечами Яков, прикуривая. — Мне солдаты сказали, что каша там в Иерусалиме заваривается… и Джек звонил, сказал, что ему бар разнесли. Что, правда вдребезги?
— Не правда. Зал пострадал, стекла, стойка… Остальное — в порядке.
— Ну да, ну да, — покивал Яков. — Стойка, окна… Ремонт сейчас дорог…
— А что сейчас дешево? — спросил Иван. — Ладно, поехали мы.
Иван подошел к «Рейдеру», дверь кабачка у него за спиной хлопнула.
«Галаты совсем ополоумели». «Бар трогать не хотели». «Бар или кого-то в нем».
Иван постоял перед открытой дверью фургона, пытаясь понять, это он на самом деле решил сделать глупость или за него все еще думают злость и раздражение.
Глупостью больше, глупостью меньше, подумал Иван.
— Коваленок, Квятковский, с оружием на выход!
