Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– О чем разговор – обязательно!..
– Третье: все гнилье баржевое, кое на ремонт не пойдет, разобрать, будут гвозди. – помолчав, Седых спросил: – Против есть?
Кто-то ответил вопросом:
– А чем с татарами рассчитываться?
Седых передвинул папаху на затылок:
– Жертвую два пуда муки!.. – и вопросительно глянул на Савельева.
Тот поднялся с табуретки:
– От меня пуд.
Собрание притихло, но Конюхов, председатель комячейки, поддержал Савельева:
– От меня – тоже пуд!..
Сидевший молча партиец Филимонов сконфуженно поскреб пятерней затылок, шепнул соседу:
– Заест баба, едри ее в корень! – поднялся, рубанул воздух ладонью. – Пиши – полтора пуда!.. Не пропадем!..
И – прорвало собрание.
Савельев записывал огрызком химического карандаша.
Потом комиссар вынул из портфеля большой лист серой оберточной бумаги.
– Товарищи, слушайте приказ Сибопса. Масленщика Егорова Василия назначить помощником механика на то же судно… Кочегара Попова Кузьму – механиком… Лоцмана Жукова Григория – капитаном…
Собрание слушало затаив дыхание. А когда кончил комиссар Савельев чтение приказа, грянула буря… За криками и хлопками долго ничего нельзя было разобрать… Но вот к столу прошел старожил затонский Николай Еремин. Четверть века проплавал он матросом на обских посудинах. Знал перекаты и пески на всех плесах от Барнаула до Нарыма, как пять заскорузлых пальцев своих, но когда услышал, что назначают его капитаном на мощный буксир, не поверил. Пробился сквозь людскую массу к кумачовой скатерти:
– Тут я слышал, вроде Еремина на «Тобольск» капитаном. Уж не меня ли?…
Савельев подтвердил:
– Скажи что-нибудь народу, капитан Еремин.
Старый матрос поднял руку, и собрание притихло… Но ни слова не мог вымолвить Еремин. Скатилась по капитанской щеке горькая слеза – итог многолетней матросской жизни на хозяйских харчах. Махнул рукой капитан и, шатаясь, пошел сквозь притихший барак к своему месту, а собрание снова взорвалось овацией. Кто-то крикнул:
– Не бывало такого сроду!..
Долго стучал Конюхов кружкой по жестяному чайнику, пока добился тишины. Сказал громко:
– Тут некоторые спрашивали меня: что, дескать, такое – советская власть? Как ее понимать, к примеру, на водном транспорте, в рассуждении, скажем, низшего персоналу? Ну как, поняли?…
Назначенный помощником механика гармонист Федька Брылев крикнул:
– Дорогому товарищу Ленину – ура!..
И дрогнули стены барака, тоненько отозвались оконные стекла.
Потом стоя пели «Интернационал».
Три-четыре капитана да пять-шесть механиков из тех, что не сбежали с прежними хозяевами и теперь осторожно присматривались к окружающему, пошли с митинга вместе с Савельевым. Пожилой капитан, в добротной диагоналевой тужурке с золочеными пуговицами, спросил комиссара:
– Так-с… А нас куда? На мыло?
Савельев остановился, оглядел спросившего:
– Это кто вам сказал, Павел Степанович? Все, кто пожелает из командного состава честно служить народу, останутся при своих должностях, ну, может, пароходы другие примут…
Второй капитан, помоложе, скривив губы, сказал с откровенной злостью:
– Как прикажете служить, если на судах будут командовать судкомы да вчерашние матросы полезут на мостик? Помню я семнадцатый и восемнадцатый…
– Придется, гражданин Григорьев. Впрочем, ежели не хотите – скатертью дорога!..
Григорьев обиделся:
– За кого вы меня принимаете, товарищ Савельев?!. Вы поймите, на судне один авторитет – капитанский!.. Я просто не представляю, где же капитанская власть?
Комиссар рассмеялся, громко, заливисто, так, что даже собеседники невольно улыбнулись, а Лысов подивился – смотри-ка, умеет, оказывается.
– Капитанская – при капитане, а судкомская – при судкоме. Понимаете?…
– Чего тут не понимать! – вмешался в разговор капитан Артамонов. – Мы сами-то откуда? Вот вы, Павел Степанович, ведь не сразу на мостике появились, сколько лет до мостика добираться пришлось? Крутой трапик наверх… и скользкий. По себе знаю.
Шухов, шедший позади, сказал с иронией:
– И все-таки: «Нет у вас бога, кроме бога, и Магомет пророк его!..»
– Это вы к чему, товарищ Шухов? – обернулся Савельев. – Какой Магомет?
– Ваш Маркс – Магомет… А я вот, представьте, верую в пресвятую Троицу и в истинного Христа.
– Ну, и на здоровье. Веруйте. А к чему этот разговор?
Капитан Шухов рассказал о вспышке в кают-компании.
– Вопрос об иконе, капитан, обсудите с судовым комитетом, – посоветовал Савельев, – а товарищу Лысову я скажу… Но, вообще-то, вспомните, Шухов: даже в самое реакционное царское время иконы в присутственных местах не вешали. Царские портреты – висели, но не иконы. Вот спроси товарищей капитанов: так я говорю?…
Капитаны ответили хором:
– Так! Так! Верно говорите!
– Это у нас только исстари такая дурь ведется – в кают-компанию обязательно святителя Николу.
Капитан Артамонов поправил:
– Не у всех. Мы на судовом совещании давно постановили убрать иконы из кают-компании, из машинного отделения, из штурвальной рубки. На кой хрен, раз бога нет!
– Может, докажешь? – перебил Шухов.
– Конечно, докажу: если бы бог существовал, он большевиков не допустил бы к власти!
Общий хохот покрыл ответ Артамонова. Смеялись и капитаны, и комиссар. Даже Шухов смеялся.
Посмеявшись, Савельев сказал серьезно:
– Ваше заявление, товарищ Артамонов, мы рассмотрели. Поздравляю: вы приняты в группу сочувствующих РКП (б).
– Спасибо… Оправдаю доверие…
Комиссар попрощался с капитанами и направился в конторку.
Когда стемнело, в барак охраны к Лысову пришли Анемподист Седых и Конюхов.
– Ты, парень, на собрании размахнулся пудовкой… А есть она у тебя, пудовка-то?…
Гошка ответил, что надеялся взять вперед паек за следующий месяц или подзанять сухарей. Анемподист Харлампиевич не стерпел:
– Ну и дура, а еще чекист! Что государству дороже: твоя пудовка или твоя работа? А какой ты работник на голодное брюхо? Скажем, я: у нас с женой пятнадцать пудов запасено, я имею полное право два пуда государству пожертвовать, так и записал на себя два пуда, а тебе кто хлебца припас?…
Гошка потупился. Верно, ему никто хлеба не припас, а до следующего пайка было далековато. Но Гошка сказал бодро:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
