И как будто по сигналу, двери склепа еще раз открылись, и изящная блондинка влетела внутрь, рухнув у моих ног.
— Лекси! — закричал я, а двери захлопнулись, снова оставив нас во тьме.
— Привет, — слабо сказала она, — рада встретить тебя здесь.
26
— Что ты здесь делаешь?
Лекси подняла бровь:
— То же, что и ты. Готовлюсь к долгой и очень болезненной вечности.
— Я имею в виду, почему ты не убежала? — Я изо всех сил сопротивлялся желанию взять ее за плечи и как следует потрясти.
— Конечно, я убежала, идиот. Но он ждал этого… и я даже не заметила, что он пошел за мной.
Я чувствовал, как она дрожит.
— Он появился из ниоткуда. — Ее голос сделался страшным. — Наверное, так чувствуют себя люди, когда встречают нас. Если мы выберемся отсюда, клянусь быть с ними милой. С людьми. А этот вампир… я хочу его убить.
Я положил руку ей на предплечье, успокаивая:
— Надеюсь, нам выпадет случай.
— Нам надо выбраться отсюда. — Она резко развернулась и выбросила ногу, ударив каблуком прямо в центр двери.
Дверь громко загудела, но не дрогнула.
Она еще раз ударила по двери с разворота. И еще раз. И еще раз.
Ничего не происходило.
— Вместе! — велела она.
На счет «три» мы ударили оба.
— Может быть, камень натерт вербеной? — предположил я.
— Вербена не сделала бы его прочнее, — угрюмо сказала Лекси. — Но есть другие способы запереть что-нибудь навеки. Как насчет стен?
Следующий час мы прощупывали белые стены, потолок и пол, замечая даже самые мелкие отверстия. Мы открыли гробы и перевернули тела в поисках чего-то, пригодного в качестве инструмента.
— Ни ножей, ни алмазных крестов, ни Библий в серебряном окладе, ни монет для Харона, ни амулетов. Ничего! — Я опустил руки.
— Не слишком-то это радостно, — только и сказала Лекси.
Через двадцать четыре часа в церкви служили. Мы слышали службу своим обостренным слухом. Служили молебен по Сазерлендам, по двум убитым невестам, по их гордым родителям… а заодно поносили двоих молодых людей, которые сделали это, сбежав с приданым. Убийцы, головорезы, мошенники, грабители…
Единственное так и не прозвучавшее обвинение — «демоны».
Но оскорбления не остановили нас — мы кричали.
— Помогите! — орал я. — Мы здесь, внутри!
Лекси визжала то же самое так высоко, что у меня чуть не лопались барабанные перепонки. В какой-то момент я услышал шепот Хильды:
— Вы ничего не слышите?
Мы воспрянули духом.
…и ничего. Служба закончилась, люди разошлись, и мы снова остались одни.
Лекси со вздохом вернула мне кольцо:
— Спасибо, — тихо сказала она, надевая его мне палец, — но, боюсь, теперь оно ни мне, ни тебе не пригодится.
Я крепко ее обнял и прошептал на ухо:
— Не сдавайся.
Слова эхом отдались в склепе, запертые в нем так же, как и мы.
27
В склепе без окон не было никакого способа отмерять прошедшие часы — даже под дверь не пробивались солнечные лучи. Дни превращались в недели, а может, и в месяцы. Казалось, что, даже если вечность закончится, перед нами будет новая.
Мы с Лекси перестали разговаривать. Не от злости или безнадежности — просто говорить мы больше не могли. У нас не хватало сил заставить себя кричать, если кто-то приходил, а тем более на попытки открыть двери нашей могилы. У нас не было сил сопротивляться тьме, не было сил держаться. Если бы мое сердце до сих пор билось, у него не было бы сил качать кровь по сосудам.
Мы тихо лежали рядом. Если кто-нибудь найдет нас через сто лет, мы будем похожи на попавших в плен к ведьме брата и сестру из злой сказки.
Каждая секунда высасывала Силу. Я больше не видел в темноте. Тишина стала абсолютной — звуки из внешнего мира сюда не доносились. Осталось только осязание. Я чувствовал восковую руку Лекси, шершавые доски разбитого гроба, прохладный металл бесполезного теперь кольца.
Я чувствовал себя почти человеком. Сила истощалась, и с ней уходило бессмертие. Я никогда не замечал его, пока оно не начало исчезать, оставив кости и мышцы, мозг и жидкости тела, но лишив меня всех сверхъестественных составляющих моего существа.
Всех, кроме голода.
Вампир во мне умирал от голода. Челюсти горели так, что я плакал бы, если б мог. Я мог думать только о крови. Я вспоминал каплю крови, похожую на драгоценный камень, на порезанном пальце Келли. Дымный привкус крови одной из первых моих жертв Клементины Хэйверфорд. Отца, умиравшего на полу кабинета, и лужу крови, растекавшуюся вокруг него, похожую на жадные ищущие пальцы, красящую все вокруг в глубокий красный цвет. Все сводилось к крови. Вампиры — это просто воплощенный голод, мы созданы только для того, чтобы пить кровь. Наши глаза заставляют жертв нам верить, наши клыки рвут их вены, наши рты высасывают из них источник их жизни.
Кровь…
Кровь…
Кровь…
Кровь…
Я снова и снова повторял это слово, как привязавшуюся песню. Оно захватило все мысли, пропитывало все воспоминания своим убийственным запахом.
А потом со мной заговорил очень знакомый голос.
— Здравствуй, Стефан.
— Катерина? — с трудом каркнул я.
Я сумел повернуть голову и увидел ее, раскинувшуюся на шелковых подушках. Она выглядела так же, как в ночь охоты, пока ее не убили, — красивая и почти обнаженная; полные губы кривились во всезнающей улыбке.
— Ты… жива?
— Тссс, — она наклонилась и потрепала меня по щеке, — ты плохо выглядишь.
Я закрыл глаза. Пьянящий запах лимона и имбиря окутал меня — такой знакомый и почти осязаемый, что у меня закружилась голова. Она, должно быть, недавно ела, потому что жар, исходивший от ее кожи, грел ледяную могилу.
— Я хочу помочь тебе, — прошептала она, приблизив свои губы к моим.
— Ты. Виновата, — выдохнул я.
— Стефан, — поморщилась она, — ты не такой усердный, как твой брат, но ты вовсе не был инструментом…
Чтобы подчеркнуть свои слова, она наклонилась и прижалась мягкими губами к моей щеке. И еще раз… и еще… губы спустились до шеи. Она дразнила меня, касаясь кожи кончиками клыков.
Я застонал. Голова шла кругом.
— Но ты сгорела, — пересохшие губы не слушались, — я видел церковь.
— Ты желаешь моей смерти? — Ее глаза вспыхнули. — Хочешь, чтобы я сгорела, чтобы лежала в земле кучкой пепла, просто потому, что ты не смог меня спасти?
