— Возьмем такси?
— Ты езжай. Я пройдусь пешком.
— Домой?
— А куда же еще!
— Как хочешь. Без обид?
— Отвали.
— Спасибо за книгу, старина.
— Вот-вот.
Хавьер Миранда, стоя на тротуаре, смотрит вслед удаляющемуся Берналю, видит, как тот поднимает руку, садится в такси, не слышит его, но знает, что он говорит: «Калье Маласанья, пожалуйста, дом тридцать один», и, только когда такси скрывается, Миранда, встряхнувшись, пускается в путь, чувствуя кружение в пьяной голове. Опершись рукой на фасад «Энтеро», который как раз гаснет, — под мышкой другой руки две стопки бумаги, которые ему передали сегодня, — он не может удержать позорную рвоту, забрызгав плиты светло-оранжевым.
Выпрямившись, выругавшись, он продолжает едва начатый путь и ищет чего-нибудь, чтобы избавиться от мерзкого привкуса, шибающего в нос. На пласа Исабель II еще открыт «Бургер Кинг». Пепси. Миранда расплачивается, выходит со стаканчиком пепси в руке, посасывая время от времени соломинку и стараясь держаться прямо. Он идет вверх по узким улочкам центра, которые знает наизусть, по которым ходил, будучи куда пьянее, но и куда моложе, с головой, занятой совсем другими мыслями, в той жизни, что была куда короче и, в сущности, тоже совсем другой. Лос-Каньос. Слева Лос-Анхелес, пласа Санто Доминго, справа Хакометресо, Кальяо и Гран Виа, Гран Виа, монументальная победа освещенных фасадов, и над ней, гигантской, нависает мощная художественная громада Башни — башня «Телефоника», самая высокая, самая прямоугольная и телескопическая, взлет камня, точности и пропорций, и красный светящийся циферблат часов на верхушке отсчитывает время для всех, не важно, смотрят на него или не смотрят. Миранда неспешным шагом идет дальше, бормочет себе под нос, повышает голос, снова бормочет:
— Гран Виа, Гран Виа, это я. Мадрид, вот и Миранда. Табличка с моим именем будет висеть на одной из твоих стен, я буду здесь! Мадрид, вот мой итог. Ты сделал меня богатым? Не настолько, чтобы об этом помнили. Ты дал мне женщин? Да. Нет. Даже и этого. Ты сделал мне имя? Миранда. Издатель. Меня не узнают на улице. Власть? Власть. Я увольнял людей. Власть. Что хочу, то и ворочу. Мне льстят. Власть. Пшик! Какая власть? Какая? Старая стерва, которая меняла ориентацию каждые два года, теперь, когда у нее седые волосы, негр, разноцветные обложки и розовые банкноты за подкладкой, хоп, Миранда, а ну-ка, Миранда, опубликуй-ка, Миранда, белая бумага, хер без яиц. К черту, Миранда! К черту, Мадрид! К черту, Испания! Десять лет я хожу по струнке. Миранда! Власть! Пшик. Школяр с домашними заданиями под мышкой. Ах, эта шлюшка с шелковым горшком на голове, ах ты, прошмандовка, ну-ка, Грасиэла, пусть-ка мне это издаст толстячок напротив! Миранда! Вот тебе твоя дерьмовая рукопись, вот, вот, вот! К черту, Миранда!
Яростно отброшенная рукопись, стукнувшись о край мусорного бака, отлетает на тротуар. Миранда вопит как оглашенный:
— Промазал! Миранда!
Он нагибается, чтобы поднять пачку бумаги, теряет равновесие, приземляется на четвереньки.
— Прекрасно. Великолепно.
Он встает, отряхивается. Мимо по Гран Виа как раз проезжает мусоровоз, за ним следуют два мусорщика в блестящих комбинезонах. Миранда, прицелившись в кузов, прямо в измельчитель, швыряет рукопись, которая на ветру отрывается от слабого переплета, страницы рассыпаются, частью в мусор, частью по асфальту, взлетая и кружа, когда проезжает машина. Один из мусорщиков толкает его:
— Cálmate, tió[55]. Мешаешь работать. Отвали.
Мусорщик догоняет своего товарища. Миранда рукопись Берналя еще у него под мышкой — словно проснулся. Он смотрит перед собой, оглядывается. Ловит такси.
— Калье Гойя, шестой этаж.
— Этаж — это ваше дело. Номер дома?
Х
— Еще. У тебя есть еще?
— Это и есть моя работа: истории, которые не рассказывают. Что меня убивает, это, наверно, секретность.
— Ну давай, не держи в себе, продолжай.
— Это случилось не далее как вчера, глупость несусветная. Сержант Лопес. Он жирдяй, весит тонну и старается никогда не покидать свой кабинет. Но вчера ему как раз пришлось поехать на вызов. Когда я вернулся в участок с тобой, оставив тебя капитану, то зашел к нему в кабинет, к Лопесу. У него и смех жирный, он вообще все время смеется, но вчера его так разобрало, что он рассказывать не мог. Выехал он, значит, на кражу со взломом на калье Серрано. Надо сказать, если Лопес вытащил свои сто пятьдесят кило на кражу со взломом, вору бояться нечего. Но тут Лопес вернулся с парнем в наручниках. Невиданное дело. И Лопес хохотал, хохотал, он такой глупости в жизни не видывал, это чистая правда, парень взломал дверь, взял все, что мог, и поехал вниз на лифте. Завидное хладнокровие. Но не повезло — лифт сломался, застрял! Такое раз в жизни бывает. Представь себе лицо этого парня: драгоценности, деньги, ноутбук все у него в сумке, а лифт стоит между этажами. Что ему делать? Нажать кнопку вызова? Глупее не придумаешь! Вот так Лопес его и взял.
Хосуа завершает рассказ коротким смешком, поджав губы. В глубине своего кармана он комкает бумажку, какой-то проспект, из тех, что раздают на улице и берут почти из жалости, «ЧАСЫ ЛУЧШИХ МАРОК. НАШИ ЦЕНЫ ВАС ПРИЯТНО УДИВЯТ».
— Он все правильно сообразил, этот Лопес. Не уверен, что я сам бы додумался. Решил бы, что вор уже смылся, а лифт ни при чем. Так что Лопес парня взял с поличным, без сучка без задоринки. Что я хотел бы увидеть, так это лицо вора.
— Еще бы.
— Что-то я разговорился. Ты знаешь, который час?
Летисия поднимает голову. Красный циферблат на башне «Телефоника» показывает 3 часа.
— Думаю, уже нет смысла идти ночевать к подруге, да?
— И правда…
— Погуляем еще?
— Всю ночь?
— Я совсем не устала. Так хорошо ходить, гулять, разговаривать.
— Ты читала «Тысячу и одну ночь»?
— Нет, кто это вообще читает?
— Я, например. Наверно, в основном страдающие бессонницей холостяки. Там принцесса так же рассказывает истории, чтобы скоротать ночь.
— Да. Немножко похоже.
— Похоже. О, посмотри-ка, Гран Виа. Наглядеться не могу. Смотри. Даже слов нет. Это стоит всех прогулок и всех бессонниц на свете. Гран Виа — какая красота. И всегда полно людей, в любой час. Жизнь хороша, правда?
— Ну что, пойдем? Я замерзаю, когда стою на месте.
— А тебя не впечатляет?
— Во-первых, мне холодно, и потом, в этот час страшновато. И все-таки, согласна, неплохо.
— Брось, Летисия, смотри, это весь город, это мы, это все, это, в общем, я хочу сказать…
