— Я тебя прощаю.
— Le informamos de que su saldo está próximo a agostarse[53].
— Черт, это моя карта, деньги кончились.
— Нет, в туалете. Это моего мобильного карта.
— Ладно, отключись, я тебе перезвоню.
— Нет, нет, позвони попозже, я не хочу слишком надолго уходить из-за стола.
— Да.
— Вот и хорошо, когда закончите, встретимся в «Гальо», он круглосуточный и недалеко, я буду там.
— О'кей, kiss[54].
VIII
— Просто убила его. Круто, правда?
— Да, это…
— Я понимаю, в каком он был состоянии, но есть слова, которые разят наповал.
— Эти слова точно разят.
— Кроме шуток. В самом деле, для него это катастрофа. Я слышала, как его оскорбляли. Рядом со мной люди вздыхали, как только он появлялся и начинал петь. Разве можно так себя вести? У зрителей есть права, но есть и обязанности. Чувствуй он поддержку, ему было бы легче. А знаете, что глупее всего?
— Нет.
— Дело в том, что я уверена: последуй он моему совету по поводу сапог, все прошло бы лучше. С этими сапогами целая история. Ему дали пару в последнюю минуту, и они оказались малы. Он постеснялся попросить заменить их еще раз. А когда вам обувь жмет, сами понимаете…
— Правда, обувь — это важно.
— Вот именно, я ему тоже говорила. И я же не виновата, что опоздала. Он вообще сначала никого не хотел видеть, а потом, в последнюю минуту, прислал сообщение, просил, чтобы я пришла, непременно. Я была свободна, да, но ведь у меня могли быть какие-нибудь планы, почему нет, и потом, машина, эти наркодельцы, использующие мою машину, ну чем я виновата, разве все предусмотришь, и пришлось идти в полицию, куда мне было деваться, а что допрос так затянулся, это полковник виноват.
— Капитан.
— Да, капитан, я ему сказала, что спешу, а потом еще этот чокнутый журналист остановился и четверть часа трепался с придурком из «бар-Бара».
— С коротышкой, одетым Моцартом?
— Да. Вы его знаете?
— Разумеется, но я не знал, что этот подонок Гарсия тоже с ним знаком.
— Они как минимум четверть часа болтали. Конечно, я все равно уже опоздала.
— Знаете, что я вам скажу? Вы тут совершенно ни при чем. И, положа руку на сердце: он сам виноват в своем провале, братец ваш. И ему еще повезло, что вы у него есть и что вы не врезали ему за это. Именно этого ему и не хватало — хорошей оплеухи. Я бы даже сказал, этак десятка хороших оплеух в детстве.
— Вы не должны так говорить.
— Нет, правда, я так, абстрактно, но априори…
— Априори, как вы говорите. Отец его бил.
— Простите.
— Да.
— У у-у, каким холодом повеяло. Я правда прошу прощения.
— Вы не могли этого знать.
— Налить вам еще капельку?
— С удовольствием.
— Вот бутылка и кончилась.
— Родится ребенок в этом году.
— Да ну?
— Есть такая примета.
— Ладно. Заказать еще бутылку?
— Лучше выйдем на воздух. Пройдемся еще немного? Я что-то опьянела.
— Вы правы, идемте.
IX
— Я тебе говорил и в тысячный раз повторяю, что он мудак!
— Я тебе говорил и в тысячу первый раз повторяю, что он великий человек.
— Я тебя прощаю, потому что ты пьян. Не то бы…
— А ты, если не хочешь, чтобы я вышвырнул твою писанину, «Органическое», фу-ты, ну и название, прямиком в помойку, советую тебе помалкивать.
— Вот! Вот издатель во всей своей красе, власть и угрозы. Но не забывай, что без нас, авторов, вы, издатели, — ничто. Пшик. Пустые бутылки, белая бумага, херы без яиц, да-да.
— Слушайте, извините меня, но вам, кажется, обоим хватит, мы тут не в забегаловке на рынке. Здесь дамы, и ваша грубость непозволительна. Селина, эй, этим двум охламонам больше не наливать, поставьте бутылку на пол, прошу вас, и не слушайте, что они говорят, или хотя бы забудьте. Знаете, до полуночи они вполне приличные люди.
— А ты, Сантьяго, вообще заткнись. Я не скажу здесь кое-чего, что, впрочем, само за себя говорит, но если не хочешь, чтобы… ну ты понял, лучше держи свои замечания при себе.
— Ладно, кажется, пора уходить, не так ли? Рюмочку после кофе я уже выпила.
— А рюмочку после рюмочки, а, Грасиэла, ты забыла это гениальное изобретение?
— Вы как хотите, а я ухожу. Сеньор Поро, было очень приятно. Селина, ты как? Идешь со мной или у тебя еще что-то?
— У меня встреча с соавтором, ну вы понимаете?
— Ладно, тогда расходимся.
Двери отдельного кабинета открыты, и двойная цепочка официантов убирает со стола. Сантьяго Кариньена помогает одеться Грасиэле, потом Эдит, которая стоит рядом. Альберто Поро подает пальто своей жене, Тибо Дюфрен Матильде Кариньена, а Селина Делло, Фернандо Берналь и Хавьер Миранда одеваются сами. Кто-то из официантов интересуется, кому выписать счет. Грасиэла Мата, с другой стороны стола уловив замешательство, говорит:
— Мне, малыш, мне.
Компания, с относительным достоинством, слегка пошатываясь, спускается по лестнице, пересекает почти пустой зал, где с ними прощается обслуга, покидает ресторан и вываливается на улицу. Сантьяго Кариньена исчезает, больше ни с кем не прощаясь и прихватив с собой Эдит Жако. Грасиэла Мата берет такси и уезжает одна; Селина уходит пешком; Альберто Поро спрашивает свою жену Пилар, в состоянии ли та вести машину. Нет. Матильда Кариньена предлагает их подвезти: Тибо на машине и не пьет спиртного. Поро соглашаются, и обе пары уходят к подземному паркингу на Пуэрта дель Соль. Хавьер Миранда и Фернандо Берналь остаются на тротуаре одни. За их спиной скрежещут замки ресторана, которые официант запирает на два оборота.
Берналь:
— Хавьер, ты как поедешь?
— Я приехал с Эдит Жако, подружкой Санти. Кривляка такая. Но Санти ее увел, а я тут остался, как дурак.
