На бейдже написано: «М. Мэрфи, магистр, диетолог». Очень плотное тело. Мальчишеские бедра. Должно быть, воздействие витаминов?
— Детектив? — сказала она низким голосом.
— Миссис Мэрфи?
— Если не возражаете, я бы прошлась. Засиделась в помещении.
Они двинулись по бульвару Сансет в западном направлении. Прошли мимо фаст-фуда, миновали контору, поставляющую протезы, мелькнула вывеска специалистов в области реабилитации, бросилась в глаза реклама поставщиков постельного белья… все это — неизбежный антураж любой больницы. Отделение, где Сандру Леон лечили от лейкемии, находилось в двух кварталах к востоку. Что же случилось с доктором Кацманом?
— Я очень благодарна вам за то, что вы решили обратиться к делу отца, — сказала Марта Мэрфи.
— Не совсем так, миссис Мэрфи. Я работаю в голливудском участке, занимаюсь расследованием одного преступления, а на дело вашего отца обратила внимание, потому что обнаружила в нем сходные черты с убийством, над которым работаю. Сходство не слишком сильное, речь идет о Мелких подробностях.
— Каких, например?
— Я не имею права их разглашать, мэм. Простите.
— Понимаю, — протянула Мария Мэрфи. — Тело отца обнаружила я. И никогда этого не забуду.
Этот факт был отмечен в деле. Джеральдо Солиса обнаружили в час ночи. Он лежал, уткнувшись лицом в тарелку с едой. Петра спросила Мэрфи, почему она так поздно зашла домой.
— Я не зашла. Я жила там. Приходила и уходила. Жила там временно.
— Временно?
— Я тогда была замужем, но у нас с мужем возникли проблемы. Так что время от времени жила в доме отца.
Петра взглянула на золотое кольцо Мэрфи. Мэрфи улыбнулась.
— Это подарок моей подруги. Ее зовут Белла.
Петра чувствовала, что Мэрфи приглядывается к ней, оценивает уровень ее толерантности.
— Значит, у вас с мужем были семейные проблемы.
— Я отказалась от традиционной роли, пошла поперек течения, — сказала Мэрфи. — Дейв, мой муж, хороший человек. Разрыв инициировала я. Тогда я была довольно взбалмошна.
— Как на это отреагировал Дейв?
— Он не был счастлив, — призналась Мэрфи.
— Он взбесился?
Мэрфи резко повернулась к Петре.
— Все было не так, выбросите это из головы. Дейв и папа прекрасно ладили друг с другом. Если хотите знать правду, то у папы было больше общего с Дейвом, чем со мной. Каждый раз, когда мы ссорились, папа принимал сторону Дейва. Он не мог уразуметь, что я делаю и зачем. Вся семья была против меня.
— Большая семья? — спросила Петра.
— Два брата, две сестры. Мама к тому времени умерла. Когда она была жива, я себя сдерживала. Не хотела причинять ей боль. Когда все раскрылось, они ополчились против меня, хотели лечить меня у психиатра. Они не знали, что я уже два года этим занимаюсь.
— Вы не хотели огорчать мать, а как же отец?
— Вот именно, — сказала Мэрфи. — С папой мы никогда не были близки. Он все работал, постоянно был занят. Я ничуть не ставлю ему это в вину. Он делал то, что должен был делать. Просто между нами не было близости. Даже когда мы с ним остались одни, нам почти нечего было сказать друг другу.
Она поморщилась, глотнула воздух, ускорила шаг.
— Сколько времени вы жили вдвоем с отцом?
— Около месяца, да и то не постоянно — сказала Мэрфи. — Большую часть вещей я хранила у себя дома, а у отца мало что изменила. Ему я рассказывала, что работаю на две ставки и не хочу садиться за руль усталой. Дом отца намного ближе к больнице.
Дорога из Ковины до Голливуда занимает не меньше часа, и движение намного оживленнее. Поездка из дома Солиса в Огден была по сравнению с этим сущим пустяком.
— Когда вы сказали отцу правду? — спросила Петра.
— Я не говорила. Это сделали родственники. За несколько дней до убийства.
— А что же Дейв?
— Дейв уже знал. Он не разозлился, а опечалился. Впал в депрессию. Давайте не будем об этом.
Петра решила, не откладывая, поговорить с Дейвом. Она кивнула Мэрфи, постаралась проявить понимание.
— Не появилось ли у вас каких-нибудь мыслей об убийстве отца, уже после бесед со следователями?
— Я разговаривала только с одним детективом, — сказала Мэрфи. — Высокий, грузный, скандинавского типа.
— Детектив Хастад.
— Да, с ним. Он показался мне хорошим человеком. У него был жуткий кашель. Позже он позвонил и сказал, что врачи диагностировали у него рак и что он ложится в больницу. Пообещал передать дело отца другому следователю. Я тревожилась за Хастада. Такой кашель был явно не к добру.
— Дело было передано следователю Веберу. Он с вами говорил?
— Мне кто-то звонил, — припомнила Мэрфи. — Один раз. Но было это через несколько лет после болезни Хастада. Сама я в участок звонила несколько раз, но, честно говоря, не часто. Когда никто не откликнулся, я пустила все на самотек…
— Что вам сказал детектив Вебер?
— Он сказал, что дело отца перешло к нему, однако с тех пор никаких известий от него не поступило. Мне следовало бы проявить настойчивость. Вероятно, я подумала, что улик нет и дело не будет раскрыто. Чужой человек и все такое…
— Чужой человек?
— Грабитель, — пояснила Мэрфи. — Хастад придерживался этой версии.
— А детектив Вебер вас о чем-нибудь спрашивал?
— Вроде бы нет… хотя он спросил, ожидал ли отец электромонтера. Об этом я говорила следователю Хастаду. Это была единственная вещь, которая, по моему мнению, могла иметь отношение к делу. В остальном, как мне кажется, дело было безнадежно. Я имею в виду… поиск убийцы.
Ничего истерического в ней сейчас не было. Разговорчивая, спокойная женщина. Смирившаяся с тем, что убийство ее отца, возможно, никогда не будет раскрыто.
Петра шла, ожидая, что еще она скажет.
Пройдя полквартала, Мэрфи заговорила вновь:
— Следователь Хастад, по-видимому, не обладал необходимой энергией.
— Вы хотите знать, работал ли он над делом так усердно, как это следовало?
— Не знаю. Возможно. Я — человек, который опирается на факты.
— Что вы имеете в виду?
— Я могу принять факты, даже если они горькие. Если отца убил грабитель, то единственное, что полиция может узнать, повторил ли этот преступник свое злодеяние, верно? Это то, что подразумевал следователь Хастад. — Она повернулась к Петре. — А то, что вы расследуете сейчас… там тоже задействован грабитель, притворившийся работником сервиса?
— Я нахожусь на предварительной стадии, мэм.
